Режицкий замок

Режицкий, или замок Розиттен, был построен в 1285 году рыцарем Вильгельмом фон Шауэрбургом, бывшим с 1282 года магистром ордена. Режицкий замок входит в число первых каменных укреплений, возведенных крестоносцами в Ливонии.

Поначалу покорители Восточной Прибалтики обходились простейшими укреплениями — деревянными блокгаузами с палисадником. Отсиживаться в таких укреплениях было небезопасно, прежде всего по причине уязвимости деревянных укреплений для огня.

Хотя на Востоке тевтоны стали известны как искусные строители каменных замков, в распоряжении участников Северных крестовых походов не было ни каменщиков, ни достаточного количества подходящего строительного материала. До 1250 года во всей Ливонии было построено не более десяти укрепленных каменных башен, сложенных из больших мореных валунов. На первых порах, пока местные племена не освоили приемы штурма каменных укреплений, они служили надежным убежищем для малочисленной рыцарской братии. Постепенно башни обстраивались стенами, становясь замками.

Режицкий замок принадлежал именно к этому — первому поколению каменных замков. Вторым поколением являются кирпичные замки, их строительство в Ливонии освоили позже — в XIV веке.

В русских документах Режица упоминается под 1264 годом, когда Герден, князь полоцкий и витебский, заключил договор с Орденом и обязался «отступити, што есть Лотыгольская земля, как не вступатися на тую землю, што князь Константин дал мештерю (магистру. — Л. Т.) с своею братьею… што поклепани на Резне (Режице. — Л. Т.) и што словеть Лотыгольская земля, от того ся отступил». По всей вероятности, для защиты именно этих приобретений и был в 1285 году выстроен замок Розиттен. В 1985 году Резекне отпраздновал свое семисотлетие.

Подвластная замку область на севере граничила с Дерптским епископством, на западе — с Рижским архиепископством. Наиболее беспокойными были восточные и южные границы, где были русские и литовские земли. В XV — начале XVI века Розиттен становится одним из важнейших оборонных рубежей на востоке орденского государства.

С 1537 по 1559 год Розиттен несколько раз видел под своими стенами русских и литовцев. Об одной из таких битв, состоявшейся в 1557 году, когда замок был разорен и разрушена кирха, сохранились воспоминания в немецком фольклоре:

«В Лифляндии есть замок
Называемый Розиттен,
Там неукротимые москвитяне
Разрушили кирху
И на том месте долго
Не слышалось слова Божия
Пока сам Бог не явился чудно…».

В 1559 году Орден отдает замок вместе с другими укреплениями Латгалии в залог Польше. В дальнейшем замок становится объектом польско-русских и польско-шведских войн. Так, в 1567 году он дважды попадал к русским, но по мирному договору 1582 года возвращается Польше. Шведские гарнизоны стояли в замке в 1626, 1656 и 1660 годах. Потом власть опять над древним замком достается Польше, а в 1772 году Режица становится частью Российской империи. С этого времени некогда обширный и красивый город, выросший из замкового посада, пришел в упадок: в прошлом оживленный пограничный перекресток важных международных дорог превратился в захолустье обширной империи.

Город ожил только в 1836 году, когда через него пролегла железная дорога Петербург — Варшава.

Руины замка возвышаются на омываемой речкой Режицей косе. Коса была перекопана в самом узком месте и таким образом превращена в остров. Вход в замок вел через мост к стоявшим у самого берега башенным воротам — «тхортурму», — развалины которых сохранились на юго-восточном углу. Эта башня и другая — западная, стоявшая выше, защищали вход в замок. Дорога в него шла вдоль южной стороны укреплений к предзамковым воротам, и затем, пройдя через предзамок — «форбург» — и под залом капитула, она приводила на замковый двор, располагавшийся на метр выше форбурга.

Форма последнего приближалась к кругу, обстроенному крепостной стеной — «вермауэром». На вершине в стене был деревянный сторожевой ход — «верганг». Оставшиеся фундаменты говорят о том, что здесь были многочисленные постройки — хлебные амбары, помещения для скота и лошадей, кузницы, жилые помещения гарнизона. По сохранившимся остаткам верхних стен и по линиям фундаментов можно до некоторой степени восстановить первоначальный план замка.

В восточном, северном и западном крыльях были расположены главные помещения, тогда как на южной стороне возвышалась мощная главная башня. Орденскую часовню следует искать в восточном крыле. С севера к ней должен был примыкать зал капитула, с запада — трапезная (ремтер).

В здании, стоящем на юге, рядом с главной башней, могло помещаться жилище наместника — фогта, — а помещение между ним и трапезной служило, вероятно, спальней (дормиторий). Замок, построенный из булыжников и валунов, отличался еще и тем, что форбург не был отделен от главного замка рвом, как это обычно практиковалось в больших замках Ливонии.

Некогда грозное укрепление в преддверии XVII века выглядит уже весьма ветхим сооружением. В «люстрации» (ревизии) Режицкого староства 1590 и 1599 годов написано:

«Замок Режица, расположенный на реке Режице, в 9 милях от московских границ, весь состоит из дикого камня. Со стороны въезда, с юга, — сосновый частокол, в котором деревянные ворота на стержне, с кольцом, со скобою, цепью и засовом, которым запираются эти ворота. Между частоколом и стеною замка — деревянная караулка, крытая досками…

Въезд в замок — ворота в стене, обшитые наискось досками, набитыми железными гвоздями, на железных завесах, с внутренним замком и запором; над этими воротами, у стены, — выступ из балок, ненакрытый, где находится караулка, крытая досками, двери на стержне. Напротив — ворота в детинец… В детинце все постройки, верхние и нижние, сгнили и обрушились…».

В 1582 году в замке еще были четыре пушки, однако во время последних битв шведов с поляками он был разорен до такой степени, что в 1660 году по Оливскому трактату бывшим хозяевам вернули только руины. Впоследствии замок был растаскан, из его камней выложены фундаменты окрестных домов.

Камни режицкого замка способны рассказать не только о себе. Они — немые свидетели той духовной атмосферы, в которой велось покорение и христианизация Ливонии. Рассуждали тогда категориями, мало похожими на современные. Христианство первых веков не призывало к проповеди Евангелия с оружием в руках. Однако в XIII веке верили, что распространению христианства противостоит сатана, которого необходимо физически одолеть, освободить от его власти людей, и только после этого можно их крестить.

Злые духи преисподней воплощались в видимые существа, обитали в идолах, которым поклонялись язычники, жили в их жрецах и защитниках древних верований. Темная сила заслоняла язычников от евангельского света, чтобы освободить подвластные бесам народы. В первую очередь следовало освободить мир от духовного мрака преисподней и носителей его, а потом нести туда евангельский свет.

«Удивительно реально смотрелся тогда этот незримый для нас мир, — пишет исследователь Северных крестовых походов Христиансен, — христиане XIII века единодушно утверждали, что видели, как бежали бесовские армии, воплотившиеся в образе тучи саранчи или черного воронья». Но как распознать, где скрываются демонические силы? Как различить, куда направлять острие оружия, чтобы не покарать невиновного? На это ответил идеолог крестовых войн, творец новой религиозной доктрины, аббат Клервосской обители Бернар.

Для этого, учил Бернар Клервосский, сперва следовало победить демонов в себе — утверждаться в целомудрии, бедности, послушании, посте и молитве. Очистившегося от внутренней скверны Бог не посрамит, не заставит скрещивать сабли с праведником. Только внутреннее несовершенство, внутреннее моральное падение может увести крестоносца с верного пути — борьбы с черными демоническими силами, которые усилиями первых христиан покинули Римскую империю и скрывались в лесах и гротах ливонских язычников.

Представления средневековья, проповедовавшиеся клервосским аббатом, сохранились в местном фольклоре, оттуда попали на страницы классиков латышской литературы — Яна Райниса, Карла Скалбе и других. Изменчивая, непостоянная природа с вечно неспокойным, тревожным небосводом словно вторит этим сказаниям. Утром дымятся, словно исполинские колдовские котлы преисподней, десятки озер, лежащие в пологих ложбинах холмов. Лучи заходящего солнца зажигают огненную симфонию красок неба. Не облака, а исполины времен крестовых войн под небесным сводом продолжают свой поединок. Демонические черно-синие тучи сгущаются, с ними в битву вступают красные, розовые, золотистые воинства света, и в тягостной медлительности безветрия идет предзакатный бой. Чего только не увидишь в этом наполненном нескончаемой фантазией облаков небе Латгалии!

Когда солнце садится, и над лесами, полями и озерами опускается седой вечер, на лесные опушки выходят согбенные, закутанные в серо-голубые плащи тумана тени предков-язычников, воскуривают древние трубки и томятся, и маются, и плачут. «Разбиты капища предков, нет покоя более под латвийскими березами», — вздыхает поэт Карл Скалбе. Может быть, в погожий день и ты, путешественник, увидишь черного рыцаря, сброшенного в воды Двины, о котором повествует один из величайших сынов Латгалии — поэт Райнис?