Цицерон и Саллюстий о заговоре Катилины
Время общей неустойчивости, смут и честолюбивых замыслов было весьма благоприятно для различных посягательств на общественный порядок. На этой почве, надо думать, возник и развился заговор Катилины. К сожалению, сведения о нем у нас крайне ограничены – речи Цицерона, который раскрыл и подавил этот заговор, и сочинение Саллюстия «Заговор Катилины», написанное противником Цицерона и сторонником Цезаря. Эта причастность к делу подрывает авторитет показаний наших свидетелей и дает основание усматривать в них тенденциозность и односторонность. Однако при отсутствии других документов можно ли игнорировать совпадение этих двух во многом совершенно различных источников? В настоящей статье мы не имеем возможности останавливаться на всех подробностях заговора Катилины и отметим только некоторые особенно характерные моменты.
Катилина принадлежал к старому патрицианскому обедневшему роду и принимал деятельное участие в сулланских проскрипциях. В 68 г. он исполнял должность претора, после чего получил в управление провинцию Африку. Но, когда в 66 г. он хотел выставить свою кандидатуру на должность консула, она была снята ввиду того, что против него было возбуждено обвинение за вымогательства в провинции. После этой неудачи он и начал тайные интриги. Первая фаза его заговора относится к концу 66 г., когда он совместно с Гн. Писоном решил убить новых консулов Л. Котту и Л. Торквата при вступлении их в должность. Но замысел этот не удался. После этого Катилина вступил в соглашение с П. Суллой и Л. Автронием, которые, будучи только что избраны – designati – на должности консулов, были устранены вследствие обвинения в подкупе избирателей. План состоял в том, чтобы, убив консулов и устранив нежелательных людей, захватить в свои руки власть (Саллюстий, Заговор Катилины, 18). Деятельное участие в этом заговоре принимал Гн. Писон и многие другие. Все расстроилось только вследствие смерти Писона (Светоний, Божественный Юлий, 9, 17; Асконий Педиан в объяснениях к речи Цицерона «В белой тоге»). Саллюстий отмечает, что многие знали об участии в заговоре Катилины также и Красса, а один из привлеченных к ответу – Л. Тарквиний – даже указывал на него, но большинство, боясь его могущества, старалось замять это дело (Заговор Катилины, 17, 7; 48, 3–9). Саллюстий говорит также о подозрениях, падавших на Г. Юлия Цезаря, и о связи последнего с Писаном (Катилина, 49, 1; ср. Светоний, Божественный Юлий, 9, 2).
Естественно, что Катилина давал самые благородные обещания, которые были в ходу у большинства политических деятелей этого времени – улучшение общего материального положения, передел имущества богатых, отмена долгов и т. п. (Саллюстий, Заговор Катилины, 19). В качестве средств для достижения обещанных благ он предлагал убийство консула Цицерона и многих сенаторов, поджог города и т. д. В ответ на обвинительную речь Цицерона он произнес угрозу: «Так как я окружен врагами и несусь в пропасть, этот пожар, угрожающий мне, я потушу в развалинах» (Саллюстий, Заговор Катилины, 31, 9).
Замечательно, что Цицерон в 62 г. в речи «За Мурену» (51) почти дословно повторяет восклицание Катилины о развалинах, в которых он готов потушить угрожающий ему пожар, но прибавляет и предшествовавшие слова: «Тогда он (Катилина.– С. Р.) сказал, что у государства есть два тела – одно слабое с некрепкой головой, другое – крепкое, но без головы: это второе, если оно того заслужит (т. е. если изберут его в консулы.– С. Р.), не будет без головы, пока он жив».
Нас не может удивлять то, что Цицерон в разгар борьбы против Катилины рисовал его самыми мрачными красками. Но впоследствии он признавался, что в личности Катилины были некоторые весьма обаятельные черты, которые могли увлекать молодежь и которые едва не ввели в заблуждение его самого (За Целия, 14). Только отрицательными чертами наделяет Катилину противник Цицерона Саллюстий. С подлинным талантом художника он рисует тип авантюриста, а, может быть, даже преступника, который в период смут сулланских «проскрипций» погубил собственного брата (Заговор Катилины, 5; 14–16). Его сторонников он характеризует как «вожаков банд, которые за деньги всегда были готовы потрясать государство» (duces multitudinum, qui pretio rem publicam vexare soliti erant, 50,1).
Приведенные свидетельства не дают никаких оснований идеализировать Катилину подобно некоторым писателям, таким, как Г. Ибсен и А. Блок. Остается только удивляться, что этого промотавшегося аристократа и даже сулланца, ограбившего провинцию Африку, некоторые ученые стараются представить каким-то социальным реформатором, поборником демократии и всячески подчеркивают недостатки Цицерона.
Для политической обстановки рассматриваемого времени характерна фигура народного трибуна П. Клодия. Происходя из знатнейшего патрицианского рода Аппиев Клавдиев, он предпочел «отречься от святынь» патрицианского рода и быть усыновленным плебейской семьей, чтобы иметь возможность быть избранным в народные трибуны и на этом посту играть большую роль в политической жизни Рима. В 58 г. он добился изгнания Цицерона, а потом со своими вооруженными бандами терроризировал Рим и всю Италию, пока не был в 52 г. убит в стычке с бандой Т. Анния Милона. Любопытна и фигура М. Целия Руфа, талантливого оратора, метавшегося от одной партии к другой, поклонника сестры Клодия – человека, по выражению историка Веллея Патеркула, «до гениальности беспутного» (ingeniose nequam, Римская история, II, 68, 1). В речах и письмах Цицерона, и в сочинениях Саллюстия и других перед нами проходит бесконечная галерея деятелей этого времени. Но в данном очерке нет возможности останавливаться на них.
Интересны образы некоторых защитников республики. В первую очередь следует назвать М. Порция Катона Младшего, получившего впоследствии прозвище Утического по месту его трагической гибели. Это лучший представитель стоической школы, строгий и суровый, но до некоторой степени доктринер, не умевший четко разбираться в политической обстановке. Цицерон, сочувственно относившийся к нему, в ироническом свете показал его политическую близорукость (За Мурену, 58–66). Как образец истинного мудреца в духе стоической школы его характеризовал позднее Сенека в трактате «О твердости мудреца» (2). Он – поборник старых республиканских идеалов, человек, который, по выражению Саллюстия (Заговор Катилины, 54, 6), «хотел не по виду, а на самом деле быть благородным». А Цицерон писал о нем: «Это – единственный человек, который, как мне кажется, действует более твердостью и честностью, чем умом или талантом» (К Аттику, I, 18, 7). В другом письме он отзывается о нем следующим образом: „Он (Катон.– С. Р.) высказывает суждение, словно в «Государстве» Платона, а не среди подонков Ромула“ (dicit enim tamquam in Platonis Πολιτεία non tamquam in Romuli faece sententiam, К Аттику, II, 1, 8).
Стоическая школа усматривала в добродетели знание, осуществление внутренней свободы, жизнь, согласную с природой, а идеалом своим считала образ истинного мудреца. Отделяя себя от «толпы», она стала прибежищем республиканской аристократии. У представителей этой школы было распространено мнение, что если философ убеждается в невозможности осуществления своих идеалов, ему лучше уйти из жизни, т. е. наложить на себя руки. Такое разрешение жизненных вопросов является лучшим свидетельством того, что люди этого направления явно теряли под собой почву. Так кончил жизнь Катон Младший в 46 г., а несколько позже, в 42 г.,– убийцы Юлия Цезаря Брут и Кассий.
Отход от практической жизни характерен и для другой распространенной в эпоху Цицерона школы – для материалистического учения эпикурейцев об «атараксии», т. е. безмятежности духа, достигавшейся стремлением «прожить незаметно».
Что за люди составляли ту основную среду, которая выдвигала предприимчивых и смелых людей в качестве руководителей всех этих переворотов? Отчасти это видно по характеристике, которую дает им Цицерон в речах «Против Катилины», изображая личность вождя и перечисляя разные категории участников заговора. Конечно, не надо забывать, что его характеристика не отличается беспристрастием.
Прежде всего остановимся на том, как Цицерон рисует историческую обстановку, в которой зародился этот заговор. Картина довольно мрачная. «Вспомните, Квириты,– обращается он к народу, собравшемуся на сходке (contio)все гражданские несогласия (dissensiones), не только те, о которых вы слыхали с чужих слой, но и те, которые вы сами помните, как очевидцы. JT. Сулла подавил П. Сульпиция, Гая Мария, стоявшего на страже нашего города, а многих других доблестных граждан он изгнал или перебил. Консул Гн. Октавий вооруженной силой изгнал из города своего коллегу (Цинну.– С. Р.). Все это место (форум.– С. Р.) было завалено грудами тел и залито кровью граждан. Позднее (в конце 87 г.– С. Р.) победил Цинна вместе с Марием. Тогда были убиты славнейшие люди и угасли светила государства. Впоследствии за жестокость этой победы отомстил Сулла (в 82 г., возвратившись в Рим по окончании войны с Митридатом.– С. Р.). Нечего и говорить, сколько погибло при этом граждан и каким это было несчастьем для государства! М. Лепид (консул 78 Г. – C. Р.) вступил в столкновение со славнейшим и доблестнейшим мужем Кв. Катулом (сыном победителя кимбров. – С. Р.). Горе государству принесла не столько смерть его самого, сколько гибель остальных» (Цицерон, Против Катилины, III, 24). Вот какая кровавая страница охватывает события только за одно десятилетие. Но многие факты здесь не упомянуты – такие, как война с марианцем Серторием в Испании, восстание Спартака и др. В эту цепь глубоких внутренних потрясений должен быть включен и заговор Катилины, занимающий важное место в биографии Цицерона.
Не входя в подробности заговора Катилины, остановимся только на выяснении той среды, в которой возник этот заговор. Воспользуемся для этого блестящей картиной, которую набрасывает Саллюстий, определяя состав заговорщиков. При этом обнаруживаются и социальные воззрения самого автора, который идеализирует прошлое, чтобы бросить обвинение нобилитету. «В эту пору,– пишет он,– государство римского народа представляется мне в крайне плачевном состоянии. В то время, как все области от востока до запада были покорены и подчинялись римскому оружию, а внутри было полное спокойствие н притекали богатства,– что более всего ценят смертные,– оказались все-таки граждане, которые с упрямым упорством вели к погибели и себя, и все государство. Действительно, несмотря на дважды состоявшееся решение сената, из такого большого числа участников не нашлось ни одного, кто соблазнился бы наградой и выдал заговор или ушел из лагеря Катилины: так сильна была болезнь и как бы зараза, овладевшая умами многих граждан» (Саллюстий, Заговор Катилины, 36, 4–5.). Далее Саллюстий характеризует разные категории заговорщиков и старается вскрыть руководившие ими побуждения (37–39, 3).
В рассуждениях Саллюстия есть, конечно, черты, подсказанные его моралистическими взглядами на историю, но в общем он рисует социальную среду, в которой зародился заговор, как человек, близко стоявший к событиям и деятелям этой эпохи.
