«Диалог» Кампанеллы против лютеран и кальвинистов
В 1953–1956 гг. Кампанелла написал свои первые политические и политико-теологические сочинения – «Рассуждения о Нидерландах», «Речи к итальянским князьям», «О христианской монархии», «О церковном правлении», «Политический диалог, направленный против лютеран, кальвинистов и других еретиков». Из этих произведений в первоначальной редакции до нас дошел лишь «Политический диалог», остальные были утрачены и позднее так или иначе восстанавливались автором.
Все перечисленные работы посвящены тематике, которая раньше, похоже, мало интересовала Кампанеллу, поглощенного занятиями философией. Обратиться к политико-богословским сюжетам будущего автора «Города Солнца» заставили жизненные обстоятельства: он оказался в тюрьме инквизиции по обвинению в ереси. Процесс, начатый в Падуе, продолжался в Риме. Стремясь вырваться на свободу, Кампанелла высказал свое отношение к церкви, папству, к Реформации и ересям. «Политический диалог против лютеран, кальвинистов и других еретиков» привлекает особое внимание. Он дает первый исходный материал, позволяющий лучше уяснить зарождение и эволюцию политических воззрений Калабрийца.
Диалог давно известен западным исследователям. Во второй половине XIX в. его изучали итальянские историки Ф. Фьорентино, подчеркнувший интерес Кампанеллы к «естественной религии»; Д.С. Феличе, отметивший тесную связь религии с политикой в этом труде. На одну из копий диалога ссылался Луиджи Амабиле. Полный текст его был опубликован в начале нашего века Д. Чамполи (хотя, как заметил Л. Фирпо, в очень плохой транскрипции). Фирпо касался этого произведения при изучении первых процессов по обвинению Кампанеллы в ереси. Краткую заметку о нем мы находим в исследовании Г. Бок. Из историков, работавших в России начала XX в., сочинение против лютеран и кальвинистов упоминал И.И. Квачала. В советской историографии специального внимания ему не уделялось.
По форме «Диалог» типичен для XVI в. В духе распространенной традиции тех времен Кампанелла вложил свои мысли в уста реальных исторических лиц, с которыми был знаком в Неаполе. Это Джулио Кортезе, Джованни Джеронимо (маркиз ди Лавелло) и Джакомо ди Гаэта, известный законовед, поэт, философ-телезианец, ему в беседе отводится ведущая роль. Повод для нее вполне реалистичен – суждение о диспуте, состоявшемся в неаполитанской церкви св. Марии, в котором затрагивался вопрос о новых догматах лютеран и кальвинистов. Присутствовавшему на диспуте Джеронимо многое осталось неясным. Джакомо берется «с позиции философии» сделать некоторые пояснения, оставив теологические тонкости духовным лицам. Все участники диалога выступают решительными противниками Реформации и, дополняя друг друга, защищают положения католицизма как более соответствующие истине. Именно потому мы можем, не дифференцируя их суждения, проследить за ходом мысли Кампанеллы. Учитывая, что это сочинение малоизвестно у нас, рассмотрим его содержание подробнее.
В аргументации Кампанеллы явно прослеживается его натурфилософия с ее представлениями о естественной религии. Наиболее полно на ту пору она выражена в трактате «Философия, основанная на ощущениях», из-за него-то прежде всего он и подвергся тогда гонениям. В рассматриваемом диалоге бог выступал как создатель закона природы, на основании которого должны строиться и человеческие отношения. Натурфилософские симпатии поклонника Телезио проявляются, пусть не всегда ярко, и в этом сочинении. Собеседники называют бога высшей мудростью, охватывающей все сущее, нередко он выступает как синоним природы. Соответствие религии естественному закону определяет ее истинность и отличие от вероисповедания ложного.
Кампанелла дал точное название своему диалогу: главное внимание в нем сосредоточено на выяснении политической роли религии в жизни общества. При этом затрагиваемые богословские проблемы имеют не столько духовное, сколько политическое значение. Кампанелла доказывал великую силу религиозных устоев и теснейшую связь их с политикой. Но он ищет «истинную», наилучшую религию, которая не может быть измышлена людьми, а базируется на божественном законе и определяет весь правопорядок в государстве. Иначе говоря, следование естественному закону рассматривается как залог процветания общества, нарушение же его равнозначно отходу от истины и утверждению ереси.
Уже в этом сочинении автор, следуя утвердившейся в эпоху Возрождения традиции, обосновывает тезис о важной политической роли религии: ее сила – в воздействии на души людей, скрепляющем их единство, что способствует мощи государства. Таково влияние любой веры: плохая или хорошая, она всегда играет важнейшую цементирующую роль (Р. 86). Религия для Кампанеллы не только определяет характер общественных законов. Их цель – жизнь в счастье и дружбе. Смысл естественного закона Калабриец выражал простой и краткой формулой, заимствованной из Священного Писания: «Того, чего не хочешь, чтобы делали тебе, не делай другому, а делай то, что хочешь, чтобы делали тебе» (Р. 129). Любовь к богу – это вера в него и подражание ему. Христос говорил: «Верь в меня и, делая, как я, люби бога и ближнего своего» и т.д. Примечательно, что в этом законе главное, по Кампанелле, – не страх божий, а именно любовь к богу и ближнему. Отсюда и человеческое правосудие заключается не столько в наказании, «как думают некоторые несчастные», а в мудром правлении, благодаря чему, по примеру Господа, а он и есть одушевленный закон (legge animata), «все делаются хорошими» (Р. 122).
Божественный закон выступает, таким образом, прежде всего как закон нравственный, поучающий, а человеческое правосудие становится предупреждением правонарушения. «Посмотрите, как испорчен мир!» – восклицает Джакомо, критикуя современное ему состояние общества.
Божественное правосудие понимается лишь как наказание; думают, что «действовать по справедливости означает обезглавливать, четвертовать». Не удивительно, что на народном наречии Неаполя «отправлять правосудие» означает «казнить» (Р. 126). В действительности, чтобы проявить справедливость, богу вовсе не нужны безбожники. У него нет недостатка в способах воздать по заслугам. Кампанелла подчеркивал социальный смысл неверного толкования веры: его используют тираны; убивая людей, они говорят о справедливости. Такие мысли, достаточно распространенные в эпоху Возрождения, неоднократно развивались в трудах Калабрийца, в том числе и в «Городе Солнца». Они – один из фундаментальных элементов его педагогики.
С увеличением числа активных пользователей интернета предлагать услуги, продавать и покупать товары стало намного проще, чем в прежние годы. Хороших сайтов, где можно разместить бесплатное объявление, сегодня можно найти немало, и они пользуются большой популярностью.
Кампанелла пытается установить причины многочисленных отклонений от «истинной» веры. Он находит их в сфере субъективной морали и политических соображениях. Дурные, амбициозные люди, стремясь иметь последователей, сеют сомнения, завоевывают души толпы (volgo), которая всегда падка до новаций. Так возникают различные секты. Обращаясь к истории христианства, Кампанелла замечал, что римская церковь с самого начала имела дело с еретиками. Это были ариане, несториане, донатисты, сторонники Пелагия и прочие. Из тогдашних противников римской церкви, кроме унитариев, упоминаются анабаптисты и «безбожники»-либертины.
Однако причины зарождения для Кампанеллы не ограничиваются субъективными и преходящими факторами. Осуждая секты и всевозможные отклонения от истинной веры, он вместе с тем высказывал любопытную и в его положении, пожалуй, опасную мысль о неизбежности религиозных споров. Она обосновывалась свойственным людям стремлением к познанию сущего, что непременно порождает разноречия. Бог, рассуждал молодой философ, допускает ереси, разрешая их сторонникам по своему усмотрению толковать Писание и отрицать канонические книги, дабы оформились секты, которые затем делились бы и множились, не имея, однако, «ни доверия, ни постоянства». Их разнородность желательна богу, ибо, если бы еретики оказались единодушны, они могли бы, учитывая их численность, причинить огромный вред (Р. 87). Бог дозволяет ереси с целью выявления ошибок и их исправления. Когда огонь борется с ветром, он больше разгорается, рассуждает Джакомо. Полезно, чтобы велись дискуссии и в них рождалась истина, «чтобы на ветру развеивалась солома», очищая зерно доктрины от плевел. Римские папы, борясь с еретиками и наказывая их, укрепляли церковь, утверждали веру, издавая декреты, созывая соборы, изучая полемические книги (Р. 161–162). Необходимость полемической литературы подчеркивается неоднократно. Не случайно Магомет, основавший ложную веру, не хочет, чтобы в его странах проводились диспуты и для разъяснений люди обращались бы к книгам (Р. 87). В этих рассуждениях явно слышится отголосок гуманистических суждений о допустимости всех религий и отражаются вольнолюбивые устремления молодого философа, сторонника свободного познания мира и научного исследования.
Главное внимание в диалоге уделено развенчанию протестантизма. Калабриец подошел к пониманию подлинной сути религиозной борьбы и политических задач Реформации, хотя глубоко в изучение этих проблем все же не вникал. Он доказывал здравую мысль (которую в его время разделяли далеко не все, тем более религиозные деятели): в основе Реформации, полагал он, лежало стремление посредством изменения церковной догматики создать новые формы власти и общественного порядка (Р. 93). Преобладание политических мотивов и «государственного интереса», считал Калабриец, и привело к тому, что реформаторы отошли от истины, лютеране и кальвинисты породили секты, наихудшие из всех, когда-либо существовавших (Р. 94).
Вместе с тем Кампанелла видел силу и жизнестойкость протестантизма. Его Джеронимо задается вопросом: как же лютеранские и кальвинистские государства стоят на ногах, если их вера неправильна, как они творят и исполняют законы? Он слышал, что на севере возникли многие республики и принципаты, где достаточно разумно ведут дела, карают за преступления и награждают за добродетели. Джакомо соглашается с этим, тем не менее берется доказать, что это благополучие чисто внешнее, в действительности Реформация нанесла народам огромный ущерб.
Кампанелла не вникает в причины, породившие реформационное движение, он размышляет о пагубных его последствиях. Прежде всего печальный результат Реформации – смуты и жестокие войны. Единство мира, объединявшегося вокруг святого престола, нарушено. Джакомо предлагает внимательно посмотреть на то, что происходит в северных странах, какие беспорядки царят в Германии, Польше, Пруссии, Англии и Франции, «где действуют эти секты» (Р. 94).
Другой итог Реформации – усиление светской власти в ущерб духовной. Яркий пример тому Германия, где утвердилось всесилие князей. Подмечая политический характер столкновений, происходящих под религиозным флагом, Кампанелла представлял Реформацию, в сущности, как борьбу между сословиями, между светской властью и духовенством, что делает честь его наблюдательности.
Однако специфика реформационного движения в различных странах Европы Кампанеллу не занимала, он давал ему суммарную характеристику, выделяя преимущественно роль Лютера и особенностями его характера подчас объясняя события. Личности Кальвина особого внимания не уделяется.
Рисуя достаточно реалистическую, хотя и упрощенную картину хода Реформации, Кампанелла пытался проанализировать причины ее успеха, опять-таки сводя их по большей части к политическим или субъективным мотивам. Во-первых, с самого начала была допущена серьезная ошибка – ересь Лютера не пресекли в зародыше: ложный государственный интерес диктовал правителям «не носить воду, когда горит дом соседа» (Р. 95). По политическим соображениям многие из них перешли в лагерь протестантов.
Разногласия среди католиков тоже важная причина распространения инаковерия. Если бы христианские государи единодушно поднялись против «нечестивцев», к чему их призывал понтифик, пожар был бы потушен.
Ошибку допустил и Карл V, не разгадав всей опасности выступления монаха, он разрешил ему проповедовать. А ведь, опираясь на эту ересь, восстали Франция, Брабант, Бургундия и т.д. В уста Джулио вкладываются разъяснения, близкие к истине, но все же упрощающие обстановку в Германии и Европе и преувеличивавшие возможности католического короля: Карл много воевал и хотел, чтобы протестантские князья поддержали его. По примеру древних императоров он думал укрепить свою власть, а также получить деньги на войны, которые замыслил. Из-за этого он допустил принятие Аугсбургского вероисповедания, надеясь ликвидировать его позже (Р. 152).
Собеседники выдвигают еще один аргумент: с Лютером неудачно дискутировали на Аугсбургском соборе. От него надо было потребовать чудес и божественных знамений, подтверждающих, что он пророк, избранный свыше проповедовать новую веру. Участники диалога предлагают развернутый сценарий диспута (достаточно схоластический), который позволил бы посрамить Лютера (Р. 164–169).
Если их контраргументация малоубедительна, то характеристика политики Лютера более интересна. Пресечению ереси в немалой степени помешал он сам, вступив в союз с князьями. Желая сохранить присвоенные епископства, госпитали и монастыри (против которых эта секта выступала), князья поддержали Лютера. Как видим, Кампанелла подметил экономическую подоплеку религиозной политики немецких князей.
В распространении реформационных идей немалую роль играла и умелая пропаганда нового вероучения. Лютер и Кальвин ловко использовали характер простого народа, доверчивого и простодушного. Люди прислушиваются к тем, кто громче хвалит свою доктрину, заглушая их веру, они начинают ценить «нестоящие вещи», меняют религию и перебегают от своего государя к другому. Правители же поддерживают «нашептывания». Заметки о характере простого люда, толпы, изменчивой и непостоянной, повторялись Кампанеллой и позднее, в том числе в знаменитом сонете о народе. В словах Кампанеллы наряду с горечью и разочарованием звучит и определенное понимание причин непостоянства масс. Специально не говоря об их тяжелом положении, он, однако, констатирует категорично: плебс ждет избавления от рабства и переходит к разнузданной свободе (Р. 90).
В самом учении протестантов, которое Кампанелла огрубляет и толкует на свой лад, он видит потакание вкусам толпы. Плебеям по сердцу отказ от постов и воздержаний, не надо осуждать пьянство, к которому так склонна «эта нация» (Кампанелла, видимо, имел в виду немцев). Подверженные грехам люди легко принимают догмат, отрицающий свободу человеческой воли, ссылаются на недостатки природы и «сами себе аплодируют»; им свойственно желание облегчить свой путь к спасению, избавиться от необходимости творить добрые дела и т.д. Калабриец приписывал лютеранам и кальвинистам даже стремление подражать Магомету, который, дабы привлечь больше сторонников, обещал им «простонародный рай» (paradiso volgare), «где едят, пьют, спят, любят красивых женщин» (Р. 167).
И еще одна причина успеха Реформации, весьма важная в глазах Кампанеллы, – перевод Библии на народный язык. Сентенции, высказанные по этому поводу, несколько противоречивы. В странах, принявших церковную реформу, рассуждают собеседники, все понимают читаемое и, разумея, поют то, что написали «небесные учителя». С одной стороны, это хорошо – кажется, там стало «меньше невежества» (Р. 136). Но, замечает Джакомо, стремясь к познанию мира, мы, к сожалению, радуемся не постижению природы вещей, а тому, что проникаем в неведомое, любопытное; известное же доставляет нам скуку. Так и сторонники протестантизма, изучая псалмы и Евангелие, радуются, став более просвещенными. Но тут и коренится опасность. Обретя знания и авторитет, они высказывают противоречивые и ложные суждения. Этому способствует и плохой перевод Библии. Кампанелла подчеркивает его тенденциозность: в Писании оставлено лишь то, что соответствует догме «сектантов», остальное исключено или соответственно откомментировано. Он обвинял лютеран и кальвинистов в прямой фальсификации и других теологических и философских книг. Один из них перевел Платона так, замечает Джакомо, что кажется, будто древний грек – настоящий кальвинист, отрицающий свободу человеческой воли. Платону приписывают то, чего нет в его сочинениях (Р. 136).
В результате разгул инакомыслия. Калабриец рисовал картину его утверждения. «Когда государи ослабляли власть и давали свободу какой-либо вере, сразу же возникало столько мнений, сколько было голов людских» (Р. 97). В Германии, приводит пример Джакомо, имеются люди, которые почти каждый месяц меняют веру. Отсюда – новые жены, новые крещения, новые пороки. Одна секта отпускает грехи другой секты, утверждая, что их осенил бог (Р. 137). Доходит до того, что умирающий не знает, какой веры ему держаться. Лучше поступают католики, оставив Библию в старом переводе (Р. 138), делал Кампанелла заключение, явно противоречившее его собственным утверждениям о надобности полемической литературы, просвещения и т.д.
Успехи Реформации в северных странах Кампанелла пытался объяснить и климатическими особенностями, следуя распространенной в эпоху Возрождения и восходившей к Аристотелю теории о влиянии географической среды на характер и жизнь народов. Он доказывал, что физически сильные, но грубые северяне склонны к «естественной свободе»; поэтому они и признали новации в религии (Р. 91–93).
Суждения Кампанеллы о политических мотивах Реформации, о мирских интересах многих ее сторонников, о борьбе за власть под видом защиты веры, о тактике сторонников Реформации, позииии народных масс заслуживают несомненного внимания и свидетельствуют о наблюдательности молодого философа, о некотором понимании им характера разгоревшейся борьбы, несмотря на вольное или невольное упрощение догматики лютеран и кальвинистов. В то же время создается впечатление, что, осуждая реформационное движение как пагубное, Калабриец вместе с тем признавал определенную его закономерность, усмотрел в нем стремление к свободе, чем и объяснял республиканские симпатии швейцарцев, германских городов и т.д. Из беседы его героев вытекает, что Реформация была использована для подкрепления того, что уже ранее зрело в обществе. Немецкие города, пишет Кампанелла, уже многие века вели самостоятельную политику, не столько служили императору, сколько использовали его в своих интересах и шаг за шагом разрушали имперские порядки, опасаясь, как бы монархия не усилилась и не отняла их вольности. Швейцарцы еще за 300 лет до Реформации «с большой похвалой» укрепляли свое государство, вели войны против австрийцев и турок (Р. 92–93). Противоречивость Кампанеллы проявлялась и в том, что с Реформацией он все же связывал стремление северных народов к «естественной свободе». Такое своеобразное отношение к антипапской борьбе не мешало тем не менее осуждению Реформации в целом, поскольку ни «разнузданную свободу», ни республиканский строй, даже если он соответствовал природе, ни усиление светской власти в ущерб духовной Кампанелла, по крайней мере в данном сочинении, не считал идеальными и склонялся на сторону теократии. И важно, что политическое содержание религиозной борьбы было главным для Кампанеллы – сторонника единства мира, прекращения войн и распрей как необходимого условия процветания человечества.
Политическую подоплеку Калабриец искал не только в действиях, но и в догматике протестантизма. Этой проблеме посвящен целый «блок» его размышлений.
Главный удар в «Диалоге» направлен против постулата об абсолютном предопределении и против отрицания свободной воли человека, а также против тезиса Лютера «мы думаем оправдаться верой», якобы делающего ненужными «добрые дела», необходимые, согласно догматике католической церкви. Лютер, Кальвин и их последователи, заявляют участники беседы, уничтожают совесть человека, превращают бога в капризного тирана, заранее предопределяющего судьбу каждого, независимо от его вины или заслуг. В то же время бог издает закон, предписывая его исполнять, тогда как люди, лишенные воли, к этому не способны. Получается, что бог завлекает людей в западню, дабы их осудить. Значит, у него нет справедливости, нет правила воздавать по заслугам, награждать за добро и карать за зло. «Что можно услышать о боге более несправедливого и мерзкого!» – восклицает Джакомо. Здесь имелись в виду учения Лютера о несвободной воле и Кальвина о предопределении, которые Кампанелла интерпретировал на свой лад и со всей страстью отвергал, опуская при этом один из главных мотивов Реформации – акцент на пробуждении личной совести, отказ от внешнего авторитета церкви с ее тезисом «вне церкви нет спасения». Упрощая и огрубляя реформационные идеи, в ряде случаев он их искажал. Бога протестантов Кампанелла сравнивал с Медеей, которая убила собственных детей. Такой грех «богохульники» приписывают Всевышнему. Но их бог хуже, ибо Медея совершила преступление в порыве гнева, а бог лютеран и кальвинистов «долго все обдумывал» – осуждая на вечные муки невинные души, он убивает сознательно (Р. 123). «Дьявольская секта» использует принципы тиранов, преобразует бога в причину как добра, так и зла (Р. 125). Кампанелла снова подчеркивал мирской смысл такого учения: «небесному отцу» и «небесному двору» подражают государи, его наместники на земле; выходит, и они могут убивать одних и миловать других. Подобные утверждения превращают правителей в тиранов, а народ делают нечестивым (Р. 100–102, 106–107, 131, 133).
На первый взгляд кажется, что критика Кампанеллы ничем не отличается от традиционно католической. В действительности, устами участников диалога говорил не просто защитник католицизма, а свободомыслящий философ и гуманист, обходивший вопрос о греховной природе человека, на что делала упор католическая церковь (как и протестанты), и полагавший, что отрицание свободной воли принижает человека. В отличие от католической догмы Кампанелла тесно связывал наличие свободной воли с самосовершенствованием людей, свободным выбором жизненного пути. Лютеране и кальвинисты полагают, что с грехом Адама человечество утратило свободу выбора, рассуждает Джакомо. На самом деле свобода нам дарована богом и согласуется с нашими заслугами. «Кто будет поступать хорошо, будет иметь благо, а не зло» (Р. 109). «Если мы будем делать мало добра, то будем иметь мало добра» (Р. 122).
Кампанелла не отрицал божественное предопределение и божественное предвидение (о них говорили Августин и Фома Аквинат), но к обычному его толкованию добавлял нечто свое. Это предопределение не абсолютно, оно касается общих вещей, но не частностей. Так, предвидя, что люди, обладая свободной волей, будут отклоняться от божественного закона, Господь предусмотрел создание ада и как добрый отец предоставил людям выбор – заслужить райское блаженство или претерпевать вечные муки, ибо нарушитель закона грешит, сознательно и добровольно и потому карается как злочи- нец (Р. 108–109). При этом Калабриец подчеркивал тесную связь человека с богом и естественным законом, его свободный выбор сочетается с божественным промыслом. Никто не спасается только благодаря своей воле, заявляют собеседники. Но часто, имея милость божию и возможность спастись, человек «продолжает падать», так как нарушает божественный порядок и становится отверженным. Души имеют двух советников, один из них – благодать, другой – вожделение, толкнувшее Адама совершить грех. Однако бог наградил человека разумом, дал ему отличного водителя, за которым и надо следовать. «Неверно думать, что можно спастись, бездействуя, получая и используя божественное расположение» (Р. 127–128), – заявляет Джакомо, подчеркивая роль активности каждого индивида.
В сочинении явно заметно влияние гуманистической этики. По Кампанелле, вера в бога – не пассивное чувство, а активная деятельность во имя всеобщего блага и самосовершенствования (вместе с тем и совершенствования общества). Оправдание рождается от веры, добрых дел и благодати, заявляют собеседники. Благодать освещает путь, зажигает сердца любовью, заставляет подражать милосердию Христа, что делает человека способным приобщиться к его славе, побуждает к внутреннему очищению (Р. ИЗ, 127). Но одной пассивной веры мало, и «вера без дел мертва» (Р. 129). Таким образом, ясно выступает центральная идея Кампанеллы – действенное подражание Христу, самостоятельное и постоянное, основанное на свободной воле.
Наступая на «дьявольское учение» Лютера и Кальвина, Кампанелла вместе с тем нередко приближался к опасной черте, высказывал суждения, близкие к «философской ереси». В «Диалоге» проходит мотив о второстепенном значении ритуалов и формальностей культа. Как известно, безразличие к ним проявляли многие итальянские мыслители-вольнодумцы. Отклонение от официального католицизма особенно заметно в толковании католического постулата о божественной благодати. Калабриец стремился в противовес тезису о спасении избранных распространить ее действие на всех людей. Такой акцент весьма любопытен. Итальянские вольнодумцы-гуманисты, подчеркивая значимость человека, не раз подходили к подобной задаче, разными путями доказывая, что все человечество достойно спасения. Социальный смысл подобных концепций очевиден – в нем звучал протест против религиозного аскетизма и диктата церкви. Кампанелла расставлял свои акценты. В более поздних трудах он, подобно Пуччи, рассуждал о невинности нерожденных и некрещеных младенцев. А в «Диалоге против лютеран и кальвинистов» он на свой лад толковал христианское учение о божественной благодати. Калабриец подчеркивал спасительную силу благодати, которую господь щедро раздает. Ее хватит для всех добрых людей, если даже они язычники и незнакомы с учением Христа, но «естественным путем» поняли его заветы. «Мне кажется, я всегда читал, – говорит Джакомо, – что бог хочет спасти всех и поэтому дает благодать и достаточную помощь абсолютно всем» (Р. 101). Бог карает людей не фатально, он радуется гибели своих творений, изначально никого не ненавидит, не толкает людей к греху. Он любит их как своих детей. Господь хочет, чтобы «все были вписаны в книгу жизни», и если кто не внесен в нее, из этого не следует, что он отринут богом, грешники сами вычеркивают себя (Р. 119). Бог отличает избранных – апостолов, Богородицу, понтификов и т.д., возлагая на них соответствующие обязанности. Но это не означает немилости к остальным. По Кампанелле, широкое милосердие – даже обязанность Господа. Все, а не только избранные способны к искуплению: бог «почти обязан по милости своего обещания давать им способ спастись». И не только евреям и христианам, но и другим народам. У Экклезиаста сказано, что бог никогда не отрицал милосердия к каждой церкви. Следовательно, если неверные используют «дары божии», не упорствуют в «мелочах ритуалов», они освещены божественным светом, пользуясь «естественным благом», идут от добродетели к добродетели, хорошо применяют свободу выбора и естественные дары и для «сверхъестественного». Бог предоставил возможность спасения и им. Христос сказал фарисеям, если бы они от природы были слепыми, неверующими и грубыми, они были бы свободны от греха. Однако они хорошо видят, но не хотят верить истине, которую проповедует Господь, и впадают в грех (Р. 109–110).
Следовательно, незнание и природная слепота, по Кампанелле, простительны, а умышленное неповиновение – нет. Мысль Кампанеллы о широком милосердии Господа, распространении благодати на весь род людской текла, по существу, в русле религиозных исканий гуманистов Возрождения, многие из которых, отстаивая идеи веротерпимости, считали все религии мира угодными богу как проявление многообразия форм богопочитания.
Таким образом, Капанелла сосредоточивал внимание на обосновании тезисов о свободной воле человека, вере как активной деятельности на благо ближнего и широком распространении божественной благодати. В сущности, он вкладывал дело спасения человека в его собственные руки, как это делали до него иные вольнодумцы и еретики и, в частности, Пелагий, по учению которого (осужденному как ересь на Эфесском соборе в 431 г.) каждый без помощи церкви посредством добрых деяний способен заслужить прощение Всевышнего. В сущности, Кампанелла приближался к выводам пелагианцев, ибо, в его понимании, бог, щедро оказывающий милосердие, непременно ниспошлет благодать на добро творящего. Поступки человека, его поведение тем самым приобретают первенствующее значение. Не случайно святая инквизиция, постоянно запрещавшая труды философа, находила в них положения, сходные с пелагианской ересью, и объявляла Кампанеллу «не томистом и не католиком».
В то же время Калабриец, стремясь доказать, что он не еретик, отстаивал догматы католицизма – существование чистилища, действенность индульгенций, значение молитв, роль таинств, мессы, необходимость постов, заступничества святых, безбрачия духовных лиц и т.д. Позднее на процессе о заговоре в Калабрии на основании свидетельских показаний Кампанеллу обвиняли в отрицании всех этих постулатов.
Заслуживает внимания обоснование автором «Диалога» необходимости целибата. Он приводит аргументы нравственного порядка (не хорошо, когда служащий алтаря ожидает благ от Венеры) (Р. 171). Но главное он видит в следующем: нельзя совмещать созерцательную жизнь (которую должны вести клирики) и семейную, они очень различны: одна возвышает, другая приземляет. Кроме того, философы производят на свет детей слабых умом и телом (так как «животворный дух» их, сосредоточен в голове и настроен на созерцание). И еще один интересный аргумент. Св. Павел одобрял тех, кто, посвящая себя служению богу, не хотел иметь семью, дабы не стать рабом жены и детей. Греческая церковь, разрешившая священникам браки, почти что пришла в упадок. Кампанелла делает ссылку на свое сочинение «О христианской монархии», где подробно сказано, сколь вредна семейная жизнь и сколь важен целибат для епископов и кардиналов (Р. 172). Вместе с тем собеседники старательно доказывают, что брак является таинством, его смысл – продолжение рода человеческого, что составляет «наиболее важную часть политики» (Р. 188). Рассуждения эти примечательны и свидетельствуют об интересе молодого Кампанеллы к проблемам семьи, которую он впоследствии хотел исключить не только для духовных лиц, нарисовав картину своеобразных брачных отношений в «Городе Солнца», ставящих целью не только продолжение рода человеческого, но и его совершенствование.
Путь к созданию наилучшего общества собеседники «Диалога» видят в возрождении всемирной папской монархии, приводя многочисленные факты из средневековой истории, когда папы выступали в роли арбитра и главы христианского мира.
С этим связано обсуждение постулата о первенстве апостола Петра. Снова подчеркивается политический подтекст споров на эту тему. Отрицание примата св. Петра, отмечают собеседники, – способ подорвать престиж и сокрушить власть римского первосвященника. Лютеране и кальвинисты не хотят подчиняться ему и потому принижают Петра, отдавая предпочтение Павлу (Р. 148–149). Естественно, затрагивается вопрос, популярнейший в антиримской пропаганде, – о дурном правлении пап. Собеседники стараются смягчить подобное обвинение. Действительно, заявляет Джакомо, ничто так не вредит церкви, как пример порочных прелатов. Однако не все папы были плохими, на одного нехорошего папу приходится 100 достойных, делает сомнительный комплимент римским первосвященникам Джеронимо. В падении нравов в папской столице собеседники видят даже перст божий. Господь допускает его ради создания гармонии и равновесия, как полутона в музыке. Любопытно, что среди доказательств – ссылка на рассказ Боккаччо (труды которого значились в Индексе запрещенных книг) о еврее, прибывшем в Рим, чтобы принять христианство. Он осуществил свое намерение, убедившись, что, несмотря на непорядок, царящий в Риме, христианство держится не иначе, как с благоволения божьего (Р. 162–163V
Теократические мотивы пронизывают все сочинение Калабрийца. «…Религия диктует законы политике», – заявляет Джулио. «Божественные дела стоят выше человеческих, и клирики, можно сказать, избраны править, а светские, т.е. пополаны, быть управляемы» (Р. 173). Особая роль отводится папе: ему надлежит стать главой всемирной монархии, в результате на земле будет «одно стадо и один пастырь». Кампанелла выступает как сторонник единовластия. Все мудрецы доказывают, заявляет Джакомо, что правление одного доброго человека лучше, чем правление многих (Р. 149). Религиозное единство и станет средством создания вселенской державы, цель которой учреждение мира и счастья.
В «Диалогах» возникает мотив «золотого века». Его восстановить приходил Христос «Невинный». Если следовать за ним, рассуждают собеседники, на земле исчезнут войны, голод, моровые болезни. Грядущая мировая держава вернет род людской в счастливые времена. Всемирная монархия дана папе божественным и человеческим разумом. Престол святой церкви останется ясным и вечным до конца мира. Святые Франциск, Доминик, Бернард и другие тоже говорили о приоритете папы. Они осуждали пороки римского двора, но никогда само учение (Р. 159).
Тема «золотого века», как известно, постоянно возникала в трудах Калабрийца. Эту блаженную пору упоминал он в «Городе Солнца», в последующих политических и богословских трудах, в стихах, в том числе в знаменитой «Эклоге», созданной на склоне лет во Франции. В суждениях о всемирной монархии как новом «золотом веке» явно слышатся отзвуки милленаристских надежд, на разный лад распространявшихся в Европе того смутного времени.
Какие же выводы можно сделать из всего вышесказанного? Заметим прежде всего, что «Политический диалог против лютеран, кальвинистов и других еретиков» – сочинение, охватывающее широкий спектр проблем, свидетельствующих об эрудиции и разнообразных интересах молодого философа. Его сочинение многопланово. В нем рассматриваются такие вопросы, как роль религии в обществе и тесная ее связь с государственным строительством, проблема реформации как социально-политического движения; звучит призыв к религиозному единству как средству преобразования общества и создания нового «золотого века». При этом ради обновления мира используются отжившие средневековые мотивы, в том числе идея всемирной папской монархии.
Непосредственная задача сочинения – доказать лояльность по отношению к церкви автора, оказавшегося втянутым в суровый инквизиционный процесс. Но не народные ереси, хотя о них тоже идет речь, а утвердившиеся в ходе Реформации протестантские вероучения, лютеранство и кальвинизм, являются главным объектом полемики со стороны Кампанеллы как наиболее опасные для католицизма. Но не только потому. Догматика именно этих вероучений решительно противоречила натурфилософским воззрениям Калабрийца. Осуждение им Реформации нельзя, видимо, рассматривать только как результат его стремления оправдаться перед инквизиторами (как нередко объясняют пропапские, написанные в неволе его сочинения). Реформация, сопровождавшаяся религиозным фанатизмом, жестокими войнами и утверждением диктаторских режимов, вызывала глубокое разочарование у многих прогрессивных мыслителей, мечтавших о церковных и социальных преобразованиях. В их представлении победа в ряде стран противников римской церкви не привела к свободному познанию сущего, не расковала духовные силы человека, навязав ему новые догмы, непримиримость мнений, умственную ограниченность. Как и они, Кампанелла выступал решительным противником лютеранства и кальвинизма.
В Реформации Калабриец усмотрел прежде всего политическое движение, тесное переплетение религиозной борьбы с социальной, соперничество между светской властью и духовным сословием, возглавляемым римским понтификом. Отводя религии важнейшее место в жизни общества, Кампанелла подчеркивал первенствующее ее значение для государства как объединяющей силы, доказывая необходимость единоверия. Однако следует признать, что характеристика Реформации, даваемая им, не отличается большой глубиной. Нередко ее события объясняются чисто субъективными причинами; догматика новых церквей, возникших в ходе Реформации, толкуется поверхностно и произвольно, мало отличается от тривиальных выпадов против новых культов приспешников контрреформации, ошибки католической церкви и папства сглаживаются, что, впрочем, понятно в его положении. Кампанелла не делал отличия между лютеранством и кальвинизмом, они сливаются у него в одно учение. Сосредоточив огонь на критике этих главных в протестантизме доктрин, он не касался иных реформационных течений, если не считать кратких замечаний об анабаптистах и унитариях. Что же касается других «ересей», упоминающихся в диалоге, то они, как правило, относятся к далеким временам становления христианской церкви.
Вместе с тем защита католической доктрины сочетается с явным стремлением к преобразованию мира и строится так, что позволяет автору высказать некоторые натурфилософские и гуманистические суждения. Уже в этом сочинении он делает попытку найти соответствие между христианством и пантеистическими представлениями о боге и «естественном законе» как основе общественного порядка, усмотреть в обновленном христианстве «истинную» религию. В диалоге перекрещиваются, таким образом, различные, подчас противоречивые тенденции. Идеализация средневекового католического мира, объединенного под эгидой папы, совмещается с гуманистическими, по существу, рассуждениями о значимости человека, его свободной воле, о добром примере и воспитании как главных средствах совершенствования людей, о предупредительном характере правосудия, о вере как активной деятельности на благо ближнего, в чем явно слышатся отзвуки идей гражданского гуманизма. Эти идеи позже развивались в других сочинениях философа.
«Диалог против лютеран и кальвинистов» тем и интересен, что из него как бы вырастают последующие не менее противоречивые и многоплановые политико-теологические сочинения Калабрийца, в которых правоверный католицизм интерпретируется на свой манер, соединяясь с проповедью вольнолюбивых идей, и намечается линия поведения автора, оказавшегося затем в еще более тяжких тюремных условиях.
