Разрушение мелкого землевладения в Древнем Риме
Завоевательные войны III и II вв. до н. э., которые сделали римлян властителями целого ряда больших и богатых провинций, в корне изменили весь уклад жизни и характер населения. «Мы терпим уже в течение многих лет,– говорил Цицерон,– и молчим, хотя видим, что все богатства всех народов попали в руки немногих людей. Мы как будто спокойно терпим и допускаем это именно потому, что никто из таких людей не скрывает этого и не старается придавать своей алчности вид незаметной» (Против Верреса, V, 126).
Происшедшее изменение оказалось прежде всего на земельном вопросе. Еще Ф. Энгельс на основании данных историка Аппиана делал вывод, что вся борьба, которая велась в период республики, шла из-за землевладения. Действительно, со времени Гракхов этот вопрос приобрел особенную остроту, волновал все римское общество, но не находил разрешения. Так в 109 или 104 г. до н. э. какой-то аграрный законопроект был внесен Марцием Филиппом, но был отвергнут (Цицерон, Об обязанностях, II, 73).
Земледелие первоначально занимало первое место в хозяйственной жизни Рима, и лучшей похвалой для римлянина, по словам Катона (О земледелии, I, 2), было назвать его «добрым земледельцем, добрым крестьянином». Теперь же оно потеряло свое значение. Росли крупные поместья богачей, так называемые латифундии, и катастрофически падало мелкое землевладение.
За счет мелких землевладельцев округляли свои поместья богачи – то путем экономического воздействия, то путем грубого насилия. Аппиан, сохранивший интересные данные о ходе борьбы за землю в римской истории, так характеризует начало этого кризиса: «Богатые, завладев большей частью этой (т. е. общественной.– С. Р.) земли, и по давности владения уверенные, что никто у них ее не отнимет, стали хозяйничать уже не только в своих поместьях, но и на соседних участках, да и вообще во всех небольших владениях бедняков, – частью скупая их, частью забирая силой, причем для обработки их стали пользоваться в качестве земледельцев и пастухов купленными рабами, с тем расчетом, чтобы свободных людей не отвлекать от земледелия военными походами; а вместе с тем и этот вид собственности приносил им большую выгоду от многодетности рабов, так как они, свободные от военной службы, в безопасности хорошо размножались» (Гражданские войны, I, 7). В этих словах Аппиана отмечается не только поглощение мелкого крестьянского землевладения, но и плачевная участь самих мелких собственников, поскольку их труд заменяется более дешевым трудом умножающейся армии рабов.
Сам Цицерон в одной из судебных речей рассказал, как один богатый человек с бандой вооруженных рабов напал на усадьбу малосостоятельного соседа и захватил ее, перебив рабов и разорив служебные постройки (За Туллия, 18–23). Эта речь относится к 72 или 71 г.
Писатель более поздней поры, ритор эпохи империи, Псевдо-Квинтилиан красноречиво описывает результаты этого процесса, по существу передавая то, что происходило уже много ранее и на что указывал еще. Тиберий Гракх. „Не спокон веку был я соседом богача,– рассказывается в одной из его декламаций,– нет, сначала были вокруг хозяева вроде меня, и вся округа с множеством усадеб в полном согласии сохраняла свои скромные владения. Но то, что прежде кормило граждан, стало теперь садом одного богача. Все окрестные границы опрокинуло владение богача и затопило их на широком пространстве. Усадьбы сравнены с землей, уничтожены отеческие святыни, а старые поселяне ушли с женами и детьми, оглядываясь на родимое жилье (larem). И вот осталась «веселая» картина сплошного запустения” (Псевдо-Квинтилиан, Декламации, XIII, 2). «Что же с нами? – говорю я,– продолжает писатель,– Владения богача окружили меня со всех сторон как бы валом: отсюда – сады богача, оттуда – его поля, отсюда – его виноградники, оттуда – его поместья, и нет даже выхода из моей усадьбы» (Псевдо-Квинтилиан, Декламации, XIII, 3).
Еще ранее об этом же писал Гораций в одной из своих од, где иронически прославляется умеренность эпикурейца в противоположность безграничной алчности богача. «Что тебе,– говорится в оде,– до того, что ты нарушаешь границы соседнего поля и в своей алчности перескакиваешь через межи своих клиентов? Вот они идут – жена и муж, изгоняемые со своей земли, и несут на руках родных богов и плохо одетых детей» (Оды, II, 18, 23–28).
Вместе с тем с невероятной быстротой росло число людей, оторвавшихся от земли и превратившихся в «пролетариев» (capite censi). А при условиях рабовладельческого строя эта масса встречала конкуренцию в бесчисленных толпах рабов из мастерских крупных рабовладельцев и не могла рассчитывать на заработок от какого-нибудь ремесла; она быстро опускалась на уровень босяков с психологией люмпенпролетариев, живущих всевозможными подачками, жадных до зрелищ и увеселений. «Отцы семейств,– по меткому выражению Варрона (О сельском хозяйстве, II, Предисловие, 3),– потихоньку пробрались (из деревень.– С. Р.) в городские стены и, оставив серп с плугом, предпочли работать руками в театре и цирке, а не на ниве и в винограднике». Не имея материальных средств, эти люди обладали одним важным преимуществом: они были римскими гражданами, имели право голоса при избрании высших должностных лиц и могли извлекать из этого материальную выгоду, продавая свои голоса. А у порядочных людей (boni) они, естественно, вызывали презрение. Цицерон называл их «пиявкой народных сходок, высасывающей казну, жалкой, голодной чернью» (contionalis hirudo aerarii, misera ас ieiuna plebecula, К Аттику, I, 11). Учитывая нравственное падение этого класса людей в результате условий рабовладельческих отношений, К. Маркс писал: «Римские пролетарии стали не наемными рабочими, а праздной чернью, более презренной, чем недавние «poor whites» (белые бедняки) южной части Соединенных Штатов».
До конца II в. до н. э. легионы составлялись обязательно из землевладельцев, т. е. по преимуществу из крестьян. Но вследствие массовой пролетаризации крестьянства в конце II в. до н. э. уже не находилось достаточного количества крестьян, сохранивших связь с землей, для пополнения легионов (Аппиан, Гражданские войны, I, 27). Потребовалась коренная реформа, которая и была проведена Марием. Военная служба была сделана добровольной и платной, причем принимались на службу теперь все граждане, не исключая беднейших, называвшихся «пролетариями» (Саллюстий, Югурта, 86; Валерий Максим, II, 3; Авл Геллий, XVI, 10). С этих пор основным составом легиона стали пролетарии.
Римское войско после этого изменило свой облик, утратило чисто гражданский характер защитников отечества и превратилось в профессиональных солдат, которые, проводя многие годы в походах, привыкали жить интересами войны, грабежом мирного населения и военной добычей. Личность вождя приобретала в их глазах особое значение. Они готовы были отождествлять свои интересы с его интересами и в руках искусного полководца становились послушным орудием, опасным для государства. Так, во время гражданских войн конца республики сила политического деятеля измеряется количеством войска, которое он имеет в своем распоряжении. Ради снискания расположения войска полководец ухаживает за своими воинами, потворствует их низменным инстинктам, сулит им всякие награды и дает обещания наделить их землей по окончании похода. Саллюстий прямо говорит, что «Сулла, желая упрочить за собой верность войска, которым начальствовал в Азии, вопреки обычаю предков, содержал его в роскоши и предоставлял чрезмерную свободу», т. е. допускал распущенность (Заговор Катилины, 11, 5) и позволял грабить население (там же, 16, 4). Плутарх отмечает, что Сулла стал особенно широко пользоваться такой демагогией при осаде Афин. Покупая такими поблажками преданность солдат, полководцы «продавали свое отечество и сами становились рабами наихудших людей для того только, чтобы править лучшими» (Сулла, 12).
Другая часть пролетариата наполняла улицы столицы, рассчитывая на всевозможные подачки – от государства или от частных лиц (Аппиан, Гражданские войны, II, 120). К ним относится, например, хлебный закон Гая Гракха о продаже хлеба беднейшим гражданам по сниженной цене, а также и другие законы о бесплатной раздаче хлеба, например закон Клодия 58 г. Цицерон говорил, Что „«порядочные» (boni) противились этим законам, так как полагали, что народ этим отвлекается от труда к безделью и, кроме того, видели, что таким образом истощается казна (За Сестия, 103). Эту часть люмпенпролетариата пытался возглавить Клодий.
Понятно, что при таких условиях масса людей во время выборных кампаний легко поддавалась на подкуп со стороны различных честолюбцев, домогавшихся избрания на высшие государственные должности, увлекалась грубой агитацией кандидатов и их агентов, всевозможными обещаниями и невиданными зрелищами, устройством которых те старались снискать себе популярность. Биография Юлия Цезаря свидетельствует о том, что он в должности курульного эдила (первой из высших государственных должностей) затратил громадные средства ради того, чтобы обеспечить себе успех при соискании следующей должности претора, а также при распределении провинций (Светоний, Божественный Юлий, 10; Плутарх, Гай Цезарь, 5). Саллюстий прямо говорит, что чернь была развращена подкупами и раздачами хлеба (К Цезарю-старцу, I, 7, 2).
Естественно, что среди политических деятелей рассматриваемого времени поднимался иногда вопрос о необходимости как-нибудь удалить из города эту шумную, склонную к возмущениям и требовательную толпу. Одним из таких средств было устройство колоний и переселение туда этих людей с наделением их там земельными участками. Наделение землей ветеранов, т. е. старых, заслуженных воинов, и поселение их в колониях стало обычным средством агитации со стороны полководцев для обеспечения за собой их поддержки. Так в 100 г. до н. э. народный трибун Апулей Сатурнин, поддерживая интересы Мария, внес предложение о наделении землей его ветеранов. Весьма широко эта мера была применена Суллой, который до 120 тысяч своих ветеранов расселил по разным местам Италии, особенно в северной области – в Этрурии (Аппиан, Гражданские войны, I, 96, 100, 104, 120; Цицерон, Против Катилины, III, 14; Саллюстий, Заговор Катилины, 28, 4). Однако легко заметить, что такая мера лишь на короткое время приносила успокоение. Полученное без труда состояние быстро растрачивалось, разжигая только новые вожделения, порождая безграничную требовательность и поселяя уверенность в своих правах. С другой стороны, незаконное водворение их вызывало к ним общую ненависть местного населения, так что они сами охотно готовы были продавать эти участки (Цицерон, Об аграрном законе, II, 68).
Самый лозунг наделения землей сделался ходячим агитационным средством в руках ловких демагогов, некоторых трибунов. Уже одно заявление об этом вызывало симпатии среди бедноты, но одновременно возбуждало страх у землевладельцев, особенно у тех, права которых не были, вполне бесспорными. Цицерон в речи «Об аграрном законе» прямо говорил: «Ранее, едва только народный трибун упоминал об аграрном законе, как сейчас же все, кто занимал государственную землю или имел какие-нибудь вызывающие нарекания владения, начинал испытывать страх» (II, 68).
Постоянные мечты широких масс о наделении землей нашли выражение и во внесенном в конце 64 г. аграрном законопроекте трибуна Сервилия Рулла. Многие данные указывают на то, что за его спиной скрывались руководитель партии популяров (демократов) Г. Юлий Цезарь и крупнейший богач М. Лициний Красе. В чем заключалась сущность законопроекта Рулла, мы в точности не знаем. Он нам известен лишь по трем речам Цицерона, направленным против него. По-видимому, дело шло об устройстве новых колоний и восстановлении некоторых старых, причем выполнение поручалось комиссии из десяти лиц – децемвирам, избираемым сроком на пять лет каким-то необычным способом – не всеми 35 трибами, а только 17, взятыми по жребию. Комиссия эта облекалась чрезвычайными полномочиями, она должна была продать с торгов многие внеиталийские владения в Македонии, Греции и Малой Азии –Ликии, Панфилии, в Испании, Африке и т. д., а на вырученные деньги купить по добровольному соглашению с владельцами земельные участки в Италии для раздачи их колонистам.
Проект Рулла как будто обещал мирное разрешение наболевшего вопроса, так как не нарушал интересов землевладельцев и удовлетворял земельную нужду за счет фондов плодородной Кампании в окрестностях Капуи, а вместе с тем окончательно закреплял за владельцами прежние земельные раздачи. Он был одобрительно принят на сходке граждан, как видно из замечания самого Цицерона о протесте со стороны какой-то группы против его выступления (Об аграрном законе, III, 2). Однако с финансовой точки зрения предвиделось немало трудностей, так как передача государственной земли в частную собственность отнимала у государства доход от взимания податей с этих земель, что задевало интересы «всадников». Кроме того, Цицерон указывал, что устанавливая чрезвычайную власть децемвиров с почти неограниченными полномочиями на пять лет, инициаторы законопроекта, очевидно, предполагали взять в свои руки высшую власть, создать себе опору в рядах пролетариата и к тому же получить громадные материальные средства. Так как Помпей в это время пользовался исключительным расположением народных масс, то можно было рассчитывать, что он и будет избран в эту комиссию. Но такая возможность была предупреждена условием, что избраны могут быть только лица, находящиеся в данный момент в Риме; а Помпей в это время был в Азии. Таким образом, в этом можно усмотреть план, направленный против него. Этим и объясняется тактика Цицерона (Об аграрном законе, I, 5–6, 13; II, 23–25, 46, 49–50, 52–54, 60–62, 99; III, 16).
Цицерон отнесся крайне отрицательно к законопроекту Рулла и, вступая в исполнение обязанностей консула 1 января 63 г., подверг его решительной критике в сенате, а затем в ответ на возражения и агитацию Рулла произнес на сходках еще две речи.
Он спрашивал, является ли этот проект планом трезвых или бредом пьяных людей – consilia siccorum an vinulentorum somnia (Об аграрном законе, I, 1). Он возражал не столько по существу дела, которое находил приемлемым – genus ipsum legis agrariae vituperare nom possum (Об аграрном законе, II, 10), сколько против тех мер, которые автор предлагал для его осуществления.
В этих мерах он видел посягательство на свободу народа, оправдание произвола людей, которые будут исполнителями такого закона. Далее он указывал, что этот закон должен принести обогащение некоторым людям за счет стеснения свободы всего народа: под видом комиссии децемвиров в государстве будет установлена царская власть (Об аграрном законе, I, 2, 5, 9–12, 15–17, 20, 22, 26, 27; II, 15–16, 32–35, 75).
Далее, Цицерон указывал, что этот закон угрожал нарушить существующие отношения и утвердить несправедливый порядок, узаконив произвольные раздачи, которые сделаны были Суллой и возбуждали общее негодование (Об аграрном законе, III, 11–15; ср. I, 12). Цицерон при этом подчеркивал, что не только сенат не одобряет этого законопроекта, но что он невыгоден и для народа (Об аграрном законе, 1, 27). Впоследствии в трактате «Об обязанностях» (II, 78–79, 83) он обращал внимание и на несправедливость наделения одних людей в ущерб другим, которых будут сгонять с насиженных мест, где они в течение многих лет трудились, обрабатывая землю.
Возражения Цицерона нашли поддержку со стороны одного из трибунов – Л. Цецилия, который заявил протест, находя в проекте «бесчестное расточительство» (Цицерон, За Суллу, 65). В результате сам Рулл вынужден был снять свое предложение (Цицерон, За Рабирия, 32; Против Писона, 4; Плутарх, Цицерон, 12; Плиний, Естественная История, VII, 117). Но эта иллюзия наделения землей продолжает сохранять значение и в дальнейшем в качестве агитационного средства в руках полководцев. Так, Помпей в 62 г. при возвращении в Италию после окончания войны с Митридатом обнадежил своих ветеранов обещанием наделить их землей. Цицерон это предвидел уже в речи «Об аграрном законе» (II, 53–54). Но сенат отклонил предложение Помпея. Тогда с новым предложением в поддержку Помпея выступил трибун Л. Флавий. Это было повторением в умеренном виде законопроекта Сервилия Рулла, и сам Цицерон считал допустимым воспользоваться земельным фондом, реквизированным Суллой, близ Волатерры и Арретия, а также приобрести еще земли на доходы от новых податей. Однако и этот проект встретил решительное противодействие СО стороны сената (Цицерон, К Аттику, I, 19, 4). В программе первого триумвирата 60 г. было намечено осуществление обещаний Помпея. То же самое повторяется затем и в политике Юлия Цезаря в период его консульства (Цицерон, К Аттику, II, 16) и диктатуры, и в политике Октавиана после победы над республиканцами при Филиппах в 42 г. (вспомним реквизицию поместий у Вергилия и Проперция).
Разношерстная масса людей без определенных занятий, вечно не удовлетворенная своим положением, представляла тот материал, которым легко могли пользоваться ради своих целей различные честолюбцы, покупая их голоса на выборах или даже вербуя из них вооруженные банды для совершения всевозможных грабежей и насилий. Последние десятилетия в истории республики отмечены террором таких банд, которые рыскали по всей Италии и даже в самом Риме, наводя ужас на мирное население, разгоняли народные собрания, срывали заседания сената, убивали или держали под угрозой должностных лиц. О многих подобных случаях рассказывает Цицерон в своих письмах. В 50-х годах была особенно известна банда Клодия. Для борьбы с ней организовал свою банду Милон, и при столкновении этих банд в 52 г. Клодий был убит, о чем рассказал Цицерон в речи «За Милона» (с некоторыми искажениями, как видно из комментария Аскония Педиана к этой речи). Существенную роль в этих бандах играли гладиаторы.
