Польские времена и иезуитская культура
Бывшие владения ордена оказались в руках разделивших Ливонию европейских хозяев — шведов, датчан, немцев, — считавших своим долгом стереть с лица земли все, что напоминало о католицизме.
Сжигались иконы и распятия, исповедальни и дорогие литургические ризы. Выбрасывались латинские Библии и богослужебные книги. Латвия и Эстония становились типичными странами, принявшими лютеранство Северной Европы.
А на долю Латгалии выпал другой жребий.
В 1561 году став частью Речи Посполитой под названием Инфлянтского (то есть Ливонского) княжества, Латгалия стала поприщем для католической контрреформации.
Местной немецкой и онемеченной латгальской знати, поторопившейся принять лютеранство, пришлось вернуться в веру отцов, если она не хотела стать врагом польского короля-католика, мало-помалу принимать польский язык и польско-иезуитскую культуру.
Что до простых людей, то они в бесконечных войнах, предшествовавших разделу Ливонии, совершенно одичали, скрываясь в лесах и, по свидетельству первых иезуитов, прибывших в Латгалию, поклонялись дубам и липам, подобно предкам-язычникам.
Новое воинство Христово не отличалось численностью. В лучшие для иезуитов годы в Латгалии их количество не превышало двадцати. Монахов других орденов, вместе взятых, — доминиканцев, лазаристов, бернардинцев, сестер милосердия — тоже было около двух десятков.
Этими скромными силами за неполное столетие латгальское население было обучено грамоте, вновь приобщено к католической культуре.
Секрет плодотворной деятельности воинства Игнатия Лойолы заключался не только в исключительной приверженности иезуитских патеров своему делу. Их время совпало с новой эпохой географических, научных и технических открытий, сказочно расцветшего искусства Возрождения.
Весь этот арсенал средств они употребляли для утверждения христианских идеалов прошлых столетий. В этом их фантастические успехи, с одной стороны, и печальный итог деятельности — с другой. По большому счету несовместимыми оказались две философии бытия — средневековое отречение человека от самого себя и прославление человека как богоподобного центра всего сущего — в мышлении Ренессанса.
Политическая роль этого и других орденов не исследуется историками художественной культуры, поэтому мы отсылаем заинтересованного читателя к специальным исследованиям. Что до истории культуры края, то не бесполезно знать, что вплоть до начала XX века в Латгалии был только один источник образованности и знания — церковь.
Иными словами, перед нами слепок европейского средневековья, где всякое знание выходило из стен церковных школ, университетов и монастырей. Других очагов образованности не существовало. Если человек обнаруживал способности к наукам, путь был один — в монастырь, духовную семинарию. Первые латгальские книжники и литераторы, собиратели фольклора, общественные деятели и ученые «по должности» были священнослужителями.
Роль этих подвижников латгальской культуры в последние годы по достоинству оценена в ряде специальных исследований советских ученых. Деятельность иезуитских, францисканских, доминиканских братий в Латгалии ограничивалась проповедью, образованием, занятием искусствами в пределах церкви и школы; в годы стихийных бедствий и войн приходилось переключаться на оказание помощи пострадавшим.
Неудивительно, что латгальский культурный стереотип испытал влияние орденских братий.