Рыцарство, христианизация и готическое искусство

Сравнительно мирному течению времени положили конец события, изменившие лицо культуры не только крохотной Латгалии. В самом конце XII — начале XIII столетия в этом далеком и неизведанном, с точки зрения Западной Европы, крае развернулись крестовые войны.

Начало им положил Клермонский собор, собравшийся на юге Франции в 1095 году. Многотысячные участники его, воодушевленные страстной проповедью папы Урбана II, преклонив колени, поклялись освободить захваченный к тому времени мусульманами Гроб Господень в Иерусалиме. Принявшие обет в знак верности пришили к одеждам красный крест. Отсюда и пошло название — «крестоносцы» (из Клермона также ведет родословную красный крест как символ медицинской и гуманитарной помощи).

На берега Западной Двины крестоносцы прибыли столетием позже. Северные крестовые походы в глазах современников были куда менее грандиозными, но, парадокс истории, они единственные оставили долговременный след: восточное побережье Балтийского моря на многие века стало частью западнохристиа некой культурной общности. Таллин, Рига, Тарту поныне несут облик старых западноевропейских городов.

Крещение латгалов и ливов началось в 1186 году постройкой в Икскюле (ныне Икшкиле) первой католической церкви. Осуществлял ее монах-бернардинец из германского города Бремена. Дело продвигалось — время язычества, очевидно, изжило себя. Местные племена, однако, жили в бесконечных междоусобных войнах, составляя и разрушая непрочные военные союзы. Вновь обращенные время от времени оказывались вовлеченными в опасную для христианства межплеменную борьбу.

Чтобы обезопасить вновь созданные христианские общины, первые миссионеры пытались пригласить в Ливонию, как стали звать открытую в Восточной Прибалтике страну, европейских рыцарей. Последние по меркам тех времен были профессиональными военными, как правило, аристократами по происхождению. В Европе XII— XIII веков было много рыцарей, не находивших себе «настоящего дела».

Нерегулярные формирования крестоносцев-добровольцев, однако, оказались малочисленными и неэффективными. Европейский Север никого не привлекал: о сказочных богатствах Востока не было речи, слава освободителей Гроба Господня тут не светила, а географические сведения XII века были самыми отпугивающими. Дорогу к Палестине знали.

Но Балтийское побережье, где в седых, неприветливых волнах плавали ладьи воинственных викингов и лайвы свирепых корсов, просвещенным европейцам казалось местом, где кончается земной мир и начинается преисподняя. Средневековые авторы населяли далекий север Европы чудовищными амазонками, «которые беременели оттого, что втягивали в себя воду и производили на свет мальчиков с собачьими сердцами; белокурыми дикарями, которых защищали похожие на собак монстры; зеленокожими людьми, жившими по сто лет, и, конечно, людоедами». Так представлялись берега Балтики крупнейшему географу своего времени, Адаму Бременскому, в 70-х годах XI столетия.

На Востоке тем временем утвердились монашествующие рыцарские ордена, соединявшие в одном лице и монаха и солдата. Рыцари, связанные пожизненным обетом послушания, становились удобным орудием в руках магистра ордена. Следуя этому образцу, второй ливонский епископ, Альберт (1199 —1229), создал орден монашествующих рыцарей для Ливонии, вошедший в историю под названием «ордена меченосцев» (на плаще они носили кроме красного креста еще и изображение меча). Так началась рыцарская эпоха в истории Ливонии.

Время рыцарства оставило заметный след в культуре края. В те далекие времена люди представляли мир совсем по-другому. Тогда рассуждали в категориях религиозной философии средневековья, а тон задавали глубокие мистики, такие, как Бернар Клервосский, Иоанн Бонавентура. Изощренной, ныне уже мало кому известной техникой истязания плоти, уничтожения в себе человеческих страстей и эмоций, мистики добивались невероятной отрешенности мышления, а нередко и того, что в наше время называют суперсенсорными способностями читать чужие мысли, предсказывать будущее и лечить возложением рук.

За аскетами шло искусство, тогда еще жившее преимущественно в лоне церкви. В суровой обстановке монастырей писались иконы и проектировались здания романских соборов: ничто в них не должно было нарушать душевного равновесия монаха, ничто не должно было отвлекать его от ожидания внутреннего, только ему видимого Фаворского света, ничто не должно было прерывать его молитву. Этому духовному идеалу подчинены тяжелые, приземистые очертания зданий романских соборов. Вся романская эпоха будто застыла в этих суровых каменных постройках.

В XIII веке, когда начались Северные крестовые походы, Европа, особенно Франция, уже наслаждалась лучезарной готикой: сверхчувственное парение, ранее доступное только сосредоточенному уму мистика, стало достоянием всех и каждого. Стрельчатые своды потерявшего вес камня, тысячи солнц неземной красоты витражей были доказательством того, что человечество вошло в иной период мировосприятия.

Проповедь любви Франциска Ассизского, призыв оставить стены монастырей и служить людям, поэзия природы и другие ранее неведомые добродетели завоевывали средневековые умы. Замечательный советский культуролог М. Бахтин Ассизского святого считает предтечей Ренессанса.

Какими представлениями жила в это переходное время Ливония? Тяжелые стены замков, массивные основания церквей не оставляют сомнений в том, что ливонские рыцари прониклись суровостью романской эпохи. Только своды старых ливонских церквей (строившихся по сто и более лет), навершия крепостных стен Люцина и фиалы Динабургского замка нехотя отдают дань новой, готической моде строительства и образу мысли. И все же этот тип ранней, рвущейся ввысь готики, однажды запав глубоко в народную душу, нет-нет да и прорвется еще через века. Отзвуки ее можно усмотреть в барочном щипце, в архитектуре эклектики, в гротескной народной скульптуре.

Рыцарская эпоха в Ливонии началась тогда, когда в Европе настал ее закат. Может быть, поэтому подвижничество первопроходцев вскоре стало гаснуть. Рвение в монашеских подвигах и евангельском благовестии уступило место политике, войнам и родственным связям. Тяжелая духовная дисциплина средневекового католицизма казалась более невыносимой, и рыцари стали переходить в новое, из Германии завезенное вольготное вероисповедание — лютеранство.

Стихию отхода от католицизма в Ливонии узаконил Вольмарский ландтаг 1554 года, на котором орденский гроссмейстер Вальтер Плеттенберг снял с лютеран клеймо ереси. Последовал массовый уход католиков — одних в лютеранство, других — под покровительство польского короля. Орденское государство, окончательно потеряв свой внутренний смысл — повсеместное распространение католической веры — перестало существовать семь лет спустя — в 1561 году.

Читайте также:

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *