"СВЕТ КОНЧИНЕ МОЕЙ…":
образ рая в старообрядческом фольклоре

(в сопоставлении с некоторыми памятниками
древнерусской и раннехристианской литературы)

(Одиссей-2005. М., «Наука», 2005. 470 с. – С.
304 – 333)

В тексте синим цветом выделен абзац, выпущенный при
публикации, но, по мнению автора, необходимый для логической связности текста. В
квадратных скобках проставлены страницы альманаха «Одиссей».

Образ загробного мира и, в частности, рая, формировался в
русской народной традиционной культуре в результате сложного взаимодействия
элементов разных культур. Официальное, церковное христианство, вобравшее
многослойный комплекс представлений ближневосточных и средиземноморских культур
— прежде всего, древнееврейской, столкнувшись в IX — X вв. с восточнославянским
язычеством, тоже весьма неоднородным и осложнённым культурной спецификой разных
племён, породило новую форму религиозного мировоззрения – так называемое
«народное христианство». Становление его проходило на протяжении длительного
времени, и в различные исторические периоды содержание этого понятия тоже должно
было быть различным. Всё это существенно осложняет задачу исследователя,
пытающегося реконструировать некую цельную картину народно-христианского мира,
пусть даже в ограниченном объёме и только в синхронном разрезе — преимущественно
на материале старообрядческого фольклора Нижегородской области, записанного в
80-е – 90-е гг. XX в.

Ещё больше осложняется картина тем фактом, что православное
духовенство на протяжении всего существования христианства на Руси не может
считаться последовательным проводником точки зрения, которую можно обозначить
как официально-церковную, поскольку на мировоззрение как священников и монахов,
так и мирян, оказывали влияние такие факторы как уровень образованности,
близость или, наоборот, удалённость от книжных центров, общие условия
существования и многие другие. В противном случае, откуда возникли бы такие
явления как, например, пресловутые "рожаницемольцы", "череву работнии попове" —
последователи аграрного культа богинь-рожаниц и священники, посещающие трапезы в
честь этих богинь, усердно обличаемые постановлениями Владимирского церковного
собора 1274 г., "Словом о лживых учителях", приписываемом Иоанну Златоусту
(датируется 1274 — 1312) или поучением о почитании Рода и рожаниц, приписываемом
пророку [с.305] Исайе? [1] Или крайне
аскетическое движение "лесных старцев", развившееся в лесах Верхнего Поволжья в
30 — 40-х гг. XVII в., под руководством монаха Капитона, рассматривавшего
окружающий мир как проявление "зла и соблазна, в котором даже таинства и
священство были безблагодатны в борьбе за спасение души"[2]
задолго до официально объявленного церковного раскола? Получается, что провести
чёткую грань между официальным, церковным и народным христианством трудно, почти
невозможно. [3]

Ещё одна трудность связана с конфессиональной спецификой
изучаемого материала. Мифологический стереотип, сложившийся в сознании немалого
числа людей, далёких от гуманитарных наук, рисует старообрядцев как носителей
именно средневековой культуры, как достаточно монолитное сообщество, навечно
окаменевшее в системе взглядов и ценностей первой половины XVII века — таким
своеобразным портретом древлеправославного прадедушки в интерьере космической
эпохи. Между тем, группы старообрядцев, разделённые на многочисленные согласия и
толки, разбросанные по всему миру, порой существенно разнятся в своих
воззрениях, которые зависят не только от принадлежности общины к тому или иному
согласию, но и от того, где локализуется община, городская она или сельская,
каков её возрастной и социальный состав, насколько она изолирована от
иноконфессиональных и иноэтничных влияний и от ряда других. Пожалуй, то, что
роднит мировоззрение всех без исключения старообрядцев — это эсхатологические
ожидания, названные Г. Флоровским "апокалиптической мнительностью". [4]
Эта мнительность заставляет напряжённо вглядываться в события современности,
угадывая в них потаённый смысл, соотносимый с текстами священных книг. Однако
степень напряжённости эсхатологических ожиданий тоже разная в каждом отдельном
случае, поэтому возможны значительные вариации в отношении к окружающей
действительности, воспринимаемой как мир Антихриста: от практически полной
изоляции от него, с минимумом поступающей извне информации (семейство Лыковых —
пример самый известный и представляющий определённую крайность, но далеко не
единичный), до напряжённого изучения явлений окружающей общественной и
культурной жизни, чтения прессы и научно-популярной литературы — с целью
выявления признаков последнего времени, подтверждающих истинность древних
пророчеств. [5]

Итак, если принять во внимание всю сложность
мировоззренческого комплекса, называемого "народным христианством", а также не
только конфессиональную неоднородность старообрядчества, но и совмещение
разновременных пластов в сознании современных старообрядцев, то становится ясно,
что вместо цельной картины мира мы получим в лучшем случае мозаику с выпавшими
фрагментами — порой довольно значительными. Сказанное справедливо и для
[с.306] столь важного в старообрядческой космологии образа рая и — шире — загробного
мира вообще. "Пространство потустороннего мира "лоскутно" и ни в коей мере не
смахивает на архитектурно завершённую и геометрически выверенную целостную
структуру, созданную воображением Данте". [6]

Образ рая поливариантен, и все эти варианты или часть их
может сосуществовать в сознании одного человека, не вызывая особого дискомфорта,
как это было, по всей видимости, и в Древней Руси, и в средневековой Европе.
Попытаемся воссоздать и систематизировать эти представления о рае, несмотря на
всю их фрагментарность. Для сравнения сопоставим с полевыми записями, сделанными
в разных районах Нижегородской области, некоторые памятники раннехристианской, а
также древнерусской литературы, в которых наиболее детально описывается
загробный мир, особенно рай. Это не значит, что мы полагаем, будто старообрядцы
непосредственно обращались к «Апокалипсису Петра» или «Псалмам Соломона». Однако
в этих произведениях можно обнаружить топосы, имеющие, по-видимому, очень
древнее происхождение и поразительную устойчивость, поскольку они до сих пор
используются в устных рассказах о загробном мире, в частности, и в
старообрядческом фольклоре. Эти топосы можно сопоставить с топикой канонических
источников, к которым чаще всего прибегают старообрядцы – например, с
Апокалипсисом Иоанна или «Словом на второе пришествие Господа нашего Иисуса
Христа» Ефрема Сирина.

Необходимо иметь в виду, что
христианское вероучение предусматривает два суда над душой — частный,
индивидуальный, сразу по смерти тела, и Страшный, всеобщий, на котором
определится посмертная участь не только душ, но и тел человеческих;
соответственно, подразумевается и существование двух типов рая: временного
пристанища праведных душ и рая эсхатологического, в который войдут праведные
души в своих преображённых телах только после апокалиптического завершения
всемирной истории. Частный и Страшный суд постоянно смешиваются, совмещаются в
народных представлениях:

Собирательница: А что будет, когда произойдёт Страшный
суд?

Информантка: Шесть недель душа-ту по мытарствам, а на
сороковой-от день покажут местечко, где ей быть… [Перед самым концом мира]
небо-ту дождя не даст, землю так перешшелят — конь не перескочит. [7]

Трудность описания рая коренится в фундаментальных свойствах
человеческой психики: человеку гораздо проще представить адские муки, нежели
райское блаженство. В раннехристианских сочинениях оно описано достаточно
невнятно. Так, например, один из древнейших памятников, апокрифический
"Апокалипсис Петра" (II в.), описывает местопребывание праведников, чьи одежды
сверкают всеми цветами радуги, как некое пространство, где есть земля, покрытая
цветущими растениями, а воздух наполнен светом:

 И Господь показал мне огромное пространство вне этого
мира [выделено мной — О. С.], сияющее сверхъярким светом; воздух там
сверкал лучами солнца, сама земля цвела неувядаемыми цветами, была
полна ароматов и прекрасноцветущих вечных растений, [8]
приносящих благословенные плоды. И до того сильно цвело всё, что запах
оттуда доносился и до нас. А жители того места были одеты в одежду
светлых ангелов, и одежда их была подобна их стране. Ангелы носились там
среди них. Такова же была красота тех, кто там жил, и они единым голосом
славили Господа Бога, радуясь в том месте… [9]
[с.307]

 Выделенные фрагменты показывают те представления, которые
прочно связаны с образом рая в различных культурах, опирающихся на
иудео-христианский религиозный базис. Несколько проблематичной в этом ряду
представляется локализация — "вне этого мира", поэтому о ней мы скажем ниже
более подробно.

Зато адские муки в "Апокалипсисе Петра" выписаны весьма
детально, причём проведена чёткая классификация прегрешений и соответствующих им
наказаний, описанных с дотошной конкретностью. Перечислять их было бы слишком
долго; важен главный признак места — темнота, отсутствие света: "Я увидел и
другое место, напротив этого, очень мрачное. То было место наказания.
Наказываемые там и наказывающие ангелы имели тёмное платье в соответствии с
воздухом того места". [10]
Упоминаются и такие признаки как огонь, грязь, нечистоты, острые орудия пыток.

Ещё менее внятен в описании райского блаженства канонический
источник, подчёркивающий принципиальную невозможность выразить его в словах и
вообще в категориях чувственного восприятия: "Не видел того глаз, не слышало
ухо, и не приходило то на сердце человеку, чтό приготовил Бог любящим Его" (1
Кор., 2. 9; косвенная цитата из Ис., 64. 4).

Наверное, можно было бы полностью отождествить рай
индивидуального суда с раем земным и чувственным, а рай эсхатологический — с
небесным и духовным, как это сделал архиепископ Василий Новгородский около 1347
г. [11] Однако, как мы увидим,
тексты не всегда дают возможность для такого отождествления — прежде всего,
из-за упомянутого выше совмещения частного и Страшного судов в сознании многих
верующих.

"Вне этого места": Особую проблему представляет локализация
рая — к какому бы типу он ни принадлежал. Ветхий Завет указывает на расположение
рая, насажденного Богом в Эдеме, на востоке (Быт., 2. 8). Это тот земной рай, о
котором спорят Василий Новгородский и Феодор Тверской. [12]
В "Пастыре" Герма, раннехристианском апокрифическом сочинении (II в.) на восток
ангелы в образе юношей уносят кафедру, с которой обращалась к Герму в его
видении мистическая старица-Церковь, причём из контекста неясно, на земле или в
небесах располагается то место, в которое они направились. [13]
В духовном стихе с востока являются праведные души: 

Со восточной стороны идут души праведные;
Речет к ним Небесный Царь: "Подите вы, праведные,
Подите вы, любезные, вам рай растворяется… [14]

 Хотя в стихе не говорится прямо, но совершенно ясно, что на
востоке праведники должны дожидаться Страшного суда (грешники, соответственно,
на западе). Опять-таки, из текста стиха непонят[с.308]но, с восточной стороны
земли или небес следуют праведные души, но в любом случае, во всех источниках,
где упоминается рай на востоке, восток является не только пространственным
ориентиром, но и ценностным, и соответствует верхней части ценностной вертикали.
Поэтому рай может быть и на земле — всё равно с точки зрения аксиологической он
будет принадлежать к мистическому "верху". Рай на земле — это либо рай "на
востоке" (относительно "этого места", где в своём профаническом пространстве
пребывает обычный, грешный человек), либо на земле, совершенно обновлённой.
Новый Иерусалим Апокалипсиса Иоанна или апокрифических Псалмов Соломона (17-го
псалма) — это "земля и небо новое", полностью преображённые, воссозданные заново
или, как во втором случае, возвращённые к первоначальному состоянию, радикально
обновлённые присутствием Мессии — т.е., строго говоря, всё же "вне этого места",
поскольку место наблюдателя, его реальный, за границами видéния, локус — это мир
греха [15]. На апокалиптической
традиции, с её идеей полного обновления земли, явно построено следующее
сообщение:

 Рай и ад будут на земле. Земля будет другая, белая, как снег.
Все грехи на ней сгорят. Будут долго гореть. Каждому человеку станет по тридцать
лет (пусть ему хоть 100 лет было, все равно — 30). [16]