ФИЛОСОФИЯ ИКОНЫ В ТРАДИЦИИ ВОСТОКА И ЗАПАДА

Введение

Во Вселенской Церкви всегда свободно сосуществовали различные культурные традиции, тем самым подтверждая принцип «единства в разнообразии». Но сегодня отдельные «ревнители православия» стараются чуть ли не канонизировать определенный художественный стиль. Даже в серьезных работах нередка ситуация, когда в исходные постулаты умышленно встраивается ценностный момент, который затем отчетливо проходит через все исследование и наиболее ярко выражается в конечных выводах. Выгодные факты любовно рассматриваются ими со всех сторон; факты, не вписывающиеся в концепцию, или ей противоречащие, не упоминаются; неуместные ссылки на великих авторитетов прошлого подводят к заранее определенным выводам: например, оказывается, что «религиозное искусство Запада оказалось неспособным выявить новозаветное Откровение… искажение троичного догмата и тем самым домостроительства Святого Духа привело религиозное искусство к настоящему его состоянию: к образу пустоты, уже не имеющему никакого отношения ни к догмату Седьмого Собора, ни к христианской антропологии»
[1].

Здесь будут рассмотрены в основном философские аспекты иконы: ее эволюция в исторической перспективе, связь выразительных форм с мировоззрением, соотношение содержания и выражения, различия между восточным и западным подходами к религиозному искусству. При этом некоторое внимание будет уделено и богословским проблемам, поскольку икона раскрывает догматическое учение Церкви и в принципе немыслима вне Церкви и ее жизни.

Происхождение и развитие иконы

1.1. Истоки христианского образа

Слово «икона» происходит от греческого eikon — «образ», «портрет». В период формирования христианского искусства этим словом обозначался церковный образ вообще (будь то скульптура, монументальная или станковая живопись, независимо от техники исполнения); в данной работе в понятие иконы вкладывается именно этот смысл.

Согласно учению Церкви, священный образ (икона) — следствие Боговоплощения, на нем основывается и потому неотделим от самой сущности христианства. Христианский образ не означает разрыва или противоречия с ветхозаветным запретом на изображения, даже наоборот — он есть прямое его осуществление и последствие. «Предок христианского образа — не языческий идол, как это думают иногда, а отсутствие прямого, конкретного образа до воплощения и ветхозаветный символ, точно так же как предком самой Церкви является не языческий мир, а древний Израиль, избранный Богом народ для принятия Его откровения»
[2].

Церковное Предание утверждает существование иконы Спасителя еще при Его жизни (Нерукотворный Образ) и икон Божией Матери, появившихся после Пятидесятницы (написанных св. Евангелистом Лукой).

Но процесс усвоения людьми церковной веры был, несомненно, весьма длителен. Из первых столетий Церкви, гонимой и преследуемой в это время, до нас дошло много изображений, однако почти все они являются условными или символическими. Возможно, это произошло потому, что христиане боялись выдать себя язычникам; кроме того, некоторые христиане сами были против прямых изображений Бога и святых.

Многие ранние христианские апологеты активно выступали против античного искусства. Например, Тертуллиан считал, что всякое искусство несет в себе опасность идолопоклонства, а Татиан прямо призывал к «уничтожению памятников нечестия» — то есть изображений античных богов
[3]. Поэтому апологеты негативно относились к возможности существования образа в христианстве, пытаясь оградить Церковь от угрозы идолопоклонства, которое могло проникнуть в нее через художественное творчество. По причине трансцендентности Бога Климент Александрийский утверждал, что «Законодатель хотел возвысить наши умы в области созерцательные, а не останавливать их на материи. Неверно, что величие Божие потеряет в своем блеске, если Божество не будет представлено обыденным искусством; напротив, поклоняться существу бестелесному, доступному лишь духовному зрению, изображая его в чувственной форме, значит только унижать его»
[4]. В то же время, для того же Климента существует два различных рода изображений: одни допустимы для верующих (христианские символы), другие ложны и неприемлемы (натуралистические изображения)
[5].

И действительно, история церковного искусства показывает, что раннехристианское эстетическое сознание развивалось вначале лишь в области условных и символических изображений.

Фресковая живопись римских катакомб является в основном не иконописью, а лишь особым символическим письмом. По происхождению эти символы были как библейскими (например, агнец, рыба, голубь), так и языческими (Орфей). Важен был, конечно, не сам по себе Орфей, а то, что он сходил в Аид, как Христос — во ад.

Прот. А. Шмеман пишет: «Ранняя Церковь не знала иконы в её современном догматическом значении. Начало христианского искусства — живопись катакомб — носит символический характер… Это не изображение Христа, святых или разных событий священной истории, как на иконе, а выражение определённых мыслей о Христе и Церкви… В искусстве сигнитивного типа показательна не трактовка его тем (ибо, как они трактованы, для его целей безразлично), а самый их выбор и их сочетание. Оно склонно изображать не столько божество, сколько функцию божества. Добрый Пастырь саркофагов и катакомб не только не образ, но и не символ Христа; он — зрительное ознаменование той мысли, что Спаситель спасает…»
[6].

В царствование императора Константина (начало IV в.) церковное искусство выходит из катакомб. Появилось множество новообращенных, потребовались обширные храмы, а в них — конкретные и ясные образы (как элемент проповеди). В связи с этим в IV и V веках появляются большие монументальные росписи, представляющие события Ветхого и Нового Завета. До наших дней сохранились иконы из монастыря св. Екатерины на Синае, относящиеся к началу VI века, исполненные в технике энкаустики (восковых красок).

В выработке своего образного языка Церковь принимала формы античного мира, то есть языческие способы выражения, но при этом наполняла их новым содержанием, «воцерковляла» их. Уже тогда в религиозном искусстве существовали различные художественные тенденции, например, изысканные эллинистические, связанные с античным художественным наследием, и сиро-палестинские, которые были носителями исторического реализма, иногда натуралистического и грубоватого
[7].

Церковь придавала большое значение образу как подлинному исповеданию христианской веры и уделяла особое внимание церковному искусству в своем учении. Так, на VI Вселенском Соборе (692 г.) было подтверждено преимущество прямого, исторического образа над символическим изображением (82 правило) и запрещены грубые и чувственные изображения (100 правило)
[8].

В течении первых семи столетий своей истории Церковь боролась за истину Боговоплощения, несла в мир спасительный образ Христа. Но в начале VIII века появилась одна из самых страшных ересей, подтачивающая самые основы христианства, — иконоборчество.

1.2. Иконоборчество и иконопочитание

Спор об иконах возник сначала в самой Церкви и только затем в него вмешалась государственная власть, причем для такого спора были достаточные основания. В иконоборчестве можно увидеть и влияние ислама с его запретом антропоморфных изображений, и первую попытку секуляризации культуры, освобождения искусства от всякой «сакральности», и бунт эллинского «спиритуализма» против чувственного, материального в религии.

«В массах иконопочитание преломлялось иногда грубым и чувственным суеверием… Появился обычай брать иконы в восприемники детей, примешивать соскобленную с икон краску в евхаристическое вино, причастие класть на икону, чтобы получить его из рук святых и т.д… Иными словами, с иконопочитанием происходило то, что раньше происходило часто с культом святых и почитанием мощей. Возникнув на правильной христологической основе, как плод и раскрытие веры Церкви в Христа, — они слишком часто отрываются от этой основы, превращаются в нечто самодавлеющее, а следовательно, ниспадают обратно в язычество»
[9].

Поэтому на рубеже VII и VIII веков именно среди восточных епископов возникли иконоборческие настроения.

Иконоборческая эпоха делится на два периода: с 726 по 787 г. (от указа императора Льва III Исавра до VII Вселенского Собора (Второго Никейского), созванного при императрице Ирине) и с 813 по 843 г. (с воцарения императора Льва V Армянина до созыва Константинопольского Собора).

Константинопольский патриарх Герман богословски защищал иконопочитание. Но тут на сторону иконоборцев встал Лев Исавр, а император на Востоке был тогда уже главой Церкви. Он издал указ против икон, прогнал патриарха Германа и начал открытое гонение на иконопочитателей. Запад единодушно осудил его: уже в 727 г. папа Григорий II собрал Собор, который дал ответ на указ Льва Исавра и подтвердил ортодоксальность иконопочитания. Папа отправил послание патриарху Константинополя, которое затем было зачитано на VII Вселенском Соборе и сыграло важную роль. Его преемник — папа Григорий III на Римском Соборе 731 г. постановил лишать причастия и отлучать от Церкви осквернителей святых икон. Но это только подлило масла в разгоравшийся огонь.

При сыне Льва III — Константине V Копрониме гонения достигли апогея. Константин в 754 г. созвал иконоборческий «собор», предавший анафеме всех почитателей икон, в котором участвовало 388 (!) восточных епископов-иконоборцев. Но, как всегда в истории Церкви, это только сплотило гонимых. Из их среды вышли крупнейшие богословы VIII века прп. Иоанн Дамаскин (+ ок.750 г.) и прп. Феодор Студит (+ 826 г.). Они раскрыли смысл иконы, как свидетельства о Боговоплощении. Из этого богословия и выросло догматическое оправдание иконопочитания на VII Вселенском Соборе (787 г.).

После VII Вселенского Собора понадобилось еще более полувека, чтобы позиции иконопочитателей были закреплены. При императоре Льве V Армянине произошел возврат к иконоборчеству (но уже в меньших масштабах). Окончательное подтверждение иконопочитания на Соборе 843 г., установившего праздник Торжества православия, стало точкой в долгой борьбе.

Нужно отметить, что в течение всего этого времени римские папы продолжали защищать и распространять иконы, а жестокость и преследования иконоборцев вызвали на Западе особенно сильное почитание святых и их мощей. Римская Церковь не поддалась искушению иконоборчества, но пребыла твердой в исповедании православной веры.

1.3. Учение Церкви об иконе

Как уже было сказано выше, окончательно учение Церкви о священных образах было догматически оформлено на VII Вселенском Соборе (787 г.). Собор, в основном, подтвердил и узаконил основные положения богословия иконы, сформулированные св. Иоанном Дамаскином
[10]:

• Невидимого Бога изобразить невозможно, изображается же на иконах лишь воплотившийся Христос.

• Изображения узаконены христианской традицией и берут начало от Нерукотворного Образа, созданного Самим Иисусом Христом.

• Иконы выполняют коммеморативную функцию, т.е. напоминают нам о тех, кого мы почитаем, и анагогическую функцию — «пробуждают и возносят наш ленивый, неискусный и грубый ум в горний мир».

• Созерцая иконы, верующий является «соучастником какого-либо священного акта».

• Иконы являются объектом поклонения, однако «честь, воздаваемая иконе, относится к первообразу».

• Отцы Собора развили и дополнили учение об образе прп. Иоанна Дамаскина следующими положениями
  [11]:

• С информативной точки зрения живописное изображение адекватно со словесным текстом: «Что повествование выражает письмом, то же самое живопись выражает красками».

• «Изобретение» культовых образов — дело Отцов Церкви, а не живописцев.

• Один из главных критериев признания искусства — его нравственно-религиозная направленность: «Если оно для благочестия, то должно быть принято, если же для чего-нибудь позорного, то оно ненавистно и должно быть отвергнуто».

• Иконы — чисто миметические изображения, то есть имеющие лишь внешнее (не онтологическое) сходство с прототипом, а общность только «по имени», но «не по сущности». Но благодаря подобию (mimesis) иконы первообразу она получает его имя, а потому «находится в общении с ним, достойна почитания и свята».

• Важные функции религиозных изображений — психологическая и догматическая.

На этих двух последних функциях иконы следует остановится подробнее, поскольку они имеют определяющее значение в дальнейшем расхождении путей церковного искусства на Востоке и Западе.

«На заседаниях Собора были зачитаны свидетельства многих отцов и учителей Церкви, в которых сообщалось, что изображения мучеников и их страданий, жертвоприношения Авраама, страстей и распятия Христа вызывали у зрителей «сердечное сокрушение» и слезы сострадания и умиления… Было особо подчеркнуто, что словесное описание не дает столь сильного эмоционального эффекта, как живописное изображение. Отдавая приоритет живописи перед словом в вопросе эмоционально-психологического воздействия, отцы Собора имели в виду иллюзорно-натуралистические изображения, выполненные в манере эллинистической живописи…

Главным аргументом в защиту антропоморфных изображений Христа служила убежденность иконопочитателей в том, что такие изображения служат доказательством истинности божественного воплощения. В определении Собора записано, что он утверждает древнюю традицию «делать живописные изображения, ибо это согласно с историей евангельской проповеди, служит подтверждением того, что Бог Слово истинно, а не призрачно вочеловечился, и служит на пользу нам; потому что объясняющие друг друга вещи без сомнения и доказывают взаимно друг друга»
[12].

Поэтому необосновано мнение о. Сергия Булгакова о том, что «богословской победы защитники иконопочитания над своими противниками не одержали… как и до VII собора, иконопочитание вошло в практику Церкви водительством Духа Святого, но без догматического определения, так же оно осталось в сущности и после VII собора и остается даже и до дня сего»
[13].

Напротив, мало какой христианский догмат был так тщательно и всесторонне рассмотрен и обоснован Церковью. В определении (оросе) Собора, формулирующем догмат почитания икон
[14], указаны: основания для почитания икон, места, где полагается изображать иконы, материалы икон, объекты изображения, смысл почитания, догматическая норма его и церковные кары на непослушных. Церковь торжественно провозглашает истину, отлучая от себя всех тех, кто этой истины не признает.

2. Философия иконы в восточной традиции

2.1. Восточная схизма и икона

Практически сразу после окончательной победы иконопочитания (т.е. в середине IX в.) Церкви Христовой предстояло новое испытание: на Константинопольский патриарший престол, свергнув законного патриарха Игнатия, сел Фотий — хотя талантливый и ученый, но светский, придворный человек, очень гордый и лицемерный. Фотий справедливо считается «отцом разделения», ибо он желал добиться полной независимости от Римской Церкви на Востоке. На VIII Вселенском Соборе в Константинополе (869 — 870 гг.) его участники подписали libellus satisfactionis, документ, привезенный легатами от папы. Он заключал в себе изложение веры и проклятие всех еретиков, последними из которых были иконоборцы и фотиане. Православными этот Собор не признается единственно по причине осуждения на нем Фотия
[15].

После Фотия взаимоотношения между Римом и Константинополем продолжались, хотя нельзя сказать, чтобы они имели вполне нормальный характер. Византийские императоры продолжали стремиться к полной независимости от Рима в церковных делах. Патриарх Михаил Керулларий поддерживал это стремление, т.к. и сам хотел быть независимым от папы. В 1054 г. он сжег папскую буллу и так завершил раскол.

Плоды Восточной схизмы не заставили себя долго ждать: к концу XII века Византийская империя пришла в упадок, и в 1204 г. рыцари Четвертого крестового похода ворвались в Константинополь.

Несмотря на государственную разруху и войны, в XIII-XV веках в искусстве Византии наступает последний расцвет — так называемый Палеологовский Ренессанс. И, говоря о нем, нельзя не затронуть другое явление, оказавшее огромное влияние на дальнейшее развитие восточной христианской культуры — исихазм.

Появление исихазма (от греч. isichia — покой, безмолвие) как частной аскетической практики современно появлению монашества; наставлениями о безмолвии полны древние патерики. Исихасты учили, что с помощью определенной психосоматической техники возможно достигнуть созерцания божественного света. Противниками исихазма были самые просвещенные люди Византии того времени: калабрийский монах Варлаам, богослов и философ Григорий Акиндин и историк Никифор Григора. Защитник исихазма, Григорий Палама, заручившись поддержкой церковной и государственной властей, а также афонских монахов, добился осуждения Варлаама и его сторонников на Соборах 1341-1368 гг.

Но здесь нас более интересует исихазм не как порождение восточного богословия, а проблема влияния исихазма на религиозное искусство времен Палеологовского Возрождения. В подходе к ней существуют различные позиции. Например, В.Н.Лазарев дает однозначно негативную оценку исихазму: паламиты, по его мнению, погубили Палеологовский Ренессанс и сделали все возможное «для подавления слабых ростков византийского гуманизма». Д.С.Лихачев, напротив, считает, что «подобно тому, как поздняя готика связана с идеологией нищенствующих орденов… византийское и русское предвозрождение связано с исихазмом». Г.М.Прохоров видит в основе исихастских споров «конфликт двух индивидуалистических направлений в духовной и культурной жизни: внецерковно направленного гуманизма… и церковно-персоналистического исихазма»[16].

В любом случае, несомненно влияние исихазма на дальнейшее развитие восточной иконы. Известно, что исихасты резко отрицали религиозную философию и светские науки как средство богопознания, и «можно полагать, что в той же перспективе, в свете исихазма, представлялись и задачи церковного искусства и его содержание»
[17].

В это время все более устойчивые рамки приобретал вырабатывавшийся в ту эпоху иконографический канон с его устойчивыми нормами, касавшимися выбора сюжета, соотношения фигур, самых их поз, подбора красок и т.п. Создание канона сопровождалось усилением условности, призванной служить целям передачи через зрительный образ не столько человеческого лика, сколько заключенной в этом образе религиозной идеи. «Техника и приемы иконописи таковы, что изображаемое ею не мсжет быть понимаемо иначе как производимое светом, так что корнем духовной реальности изображенного нельзя не видеть светоносного надмирного образа, светлого лика, идеи»