Ю. Рыжов. Философия иконы в традиции Востока и Запада

ФИЛОСОФИЯ ИКОНЫ В ТРАДИЦИИ ВОСТОКА И ЗАПАДА

Введение

Во Вселенской Церкви всегда свободно сосуществовали различные культурные традиции, тем самым подтверждая принцип «единства в разнообразии». Но сегодня отдельные «ревнители православия» стараются чуть ли не канонизировать определенный художественный стиль. Даже в серьезных работах нередка ситуация, когда в исходные постулаты умышленно встраивается ценностный момент, который затем отчетливо проходит через все исследование и наиболее ярко выражается в конечных выводах. Выгодные факты любовно рассматриваются ими со всех сторон; факты, не вписывающиеся в концепцию, или ей противоречащие, не упоминаются; неуместные ссылки на великих авторитетов прошлого подводят к заранее определенным выводам: например, оказывается, что «религиозное искусство Запада оказалось неспособным выявить новозаветное Откровение… искажение троичного догмата и тем самым домостроительства Святого Духа привело религиозное искусство к настоящему его состоянию: к образу пустоты, уже не имеющему никакого отношения ни к догмату Седьмого Собора, ни к христианской антропологии»
[1].

Здесь будут рассмотрены в основном философские аспекты иконы: ее эволюция в исторической перспективе, связь выразительных форм с мировоззрением, соотношение содержания и выражения, различия между восточным и западным подходами к религиозному искусству. При этом некоторое внимание будет уделено и богословским проблемам, поскольку икона раскрывает догматическое учение Церкви и в принципе немыслима вне Церкви и ее жизни.

Происхождение и развитие иконы

1.1. Истоки христианского образа

Слово «икона» происходит от греческого eikon — «образ», «портрет». В период формирования христианского искусства этим словом обозначался церковный образ вообще (будь то скульптура, монументальная или станковая живопись, независимо от техники исполнения); в данной работе в понятие иконы вкладывается именно этот смысл.

Согласно учению Церкви, священный образ (икона) — следствие Боговоплощения, на нем основывается и потому неотделим от самой сущности христианства. Христианский образ не означает разрыва или противоречия с ветхозаветным запретом на изображения, даже наоборот — он есть прямое его осуществление и последствие. «Предок христианского образа — не языческий идол, как это думают иногда, а отсутствие прямого, конкретного образа до воплощения и ветхозаветный символ, точно так же как предком самой Церкви является не языческий мир, а древний Израиль, избранный Богом народ для принятия Его откровения»
[2].

Церковное Предание утверждает существование иконы Спасителя еще при Его жизни (Нерукотворный Образ) и икон Божией Матери, появившихся после Пятидесятницы (написанных св. Евангелистом Лукой).

Но процесс усвоения людьми церковной веры был, несомненно, весьма длителен. Из первых столетий Церкви, гонимой и преследуемой в это время, до нас дошло много изображений, однако почти все они являются условными или символическими. Возможно, это произошло потому, что христиане боялись выдать себя язычникам; кроме того, некоторые христиане сами были против прямых изображений Бога и святых.

Многие ранние христианские апологеты активно выступали против античного искусства. Например, Тертуллиан считал, что всякое искусство несет в себе опасность идолопоклонства, а Татиан прямо призывал к «уничтожению памятников нечестия» — то есть изображений античных богов
[3]. Поэтому апологеты негативно относились к возможности существования образа в христианстве, пытаясь оградить Церковь от угрозы идолопоклонства, которое могло проникнуть в нее через художественное творчество. По причине трансцендентности Бога Климент Александрийский утверждал, что «Законодатель хотел возвысить наши умы в области созерцательные, а не останавливать их на материи. Неверно, что величие Божие потеряет в своем блеске, если Божество не будет представлено обыденным искусством; напротив, поклоняться существу бестелесному, доступному лишь духовному зрению, изображая его в чувственной форме, значит только унижать его»
[4]. В то же время, для того же Климента существует два различных рода изображений: одни допустимы для верующих (христианские символы), другие ложны и неприемлемы (натуралистические изображения)
[5].

И действительно, история церковного искусства показывает, что раннехристианское эстетическое сознание развивалось вначале лишь в области условных и символических изображений.

Фресковая живопись римских катакомб является в основном не иконописью, а лишь особым символическим письмом. По происхождению эти символы были как библейскими (например, агнец, рыба, голубь), так и языческими (Орфей). Важен был, конечно, не сам по себе Орфей, а то, что он сходил в Аид, как Христос — во ад.

Прот. А. Шмеман пишет: «Ранняя Церковь не знала иконы в её современном догматическом значении. Начало христианского искусства — живопись катакомб — носит символический характер… Это не изображение Христа, святых или разных событий священной истории, как на иконе, а выражение определённых мыслей о Христе и Церкви… В искусстве сигнитивного типа показательна не трактовка его тем (ибо, как они трактованы, для его целей безразлично), а самый их выбор и их сочетание. Оно склонно изображать не столько божество, сколько функцию божества. Добрый Пастырь саркофагов и катакомб не только не образ, но и не символ Христа; он — зрительное ознаменование той мысли, что Спаситель спасает…»
[6].

В царствование императора Константина (начало IV в.) церковное искусство выходит из катакомб. Появилось множество новообращенных, потребовались обширные храмы, а в них — конкретные и ясные образы (как элемент проповеди). В связи с этим в IV и V веках появляются большие монументальные росписи, представляющие события Ветхого и Нового Завета. До наших дней сохранились иконы из монастыря св. Екатерины на Синае, относящиеся к началу VI века, исполненные в технике энкаустики (восковых красок).

В выработке своего образного языка Церковь принимала формы античного мира, то есть языческие способы выражения, но при этом наполняла их новым содержанием, «воцерковляла» их. Уже тогда в религиозном искусстве существовали различные художественные тенденции, например, изысканные эллинистические, связанные с античным художественным наследием, и сиро-палестинские, которые были носителями исторического реализма, иногда натуралистического и грубоватого
[7].

Церковь придавала большое значение образу как подлинному исповеданию христианской веры и уделяла особое внимание церковному искусству в своем учении. Так, на VI Вселенском Соборе (692 г.) было подтверждено преимущество прямого, исторического образа над символическим изображением (82 правило) и запрещены грубые и чувственные изображения (100 правило)
[8].

В течении первых семи столетий своей истории Церковь боролась за истину Боговоплощения, несла в мир спасительный образ Христа. Но в начале VIII века появилась одна из самых страшных ересей, подтачивающая самые основы христианства, — иконоборчество.

1.2. Иконоборчество и иконопочитание

Спор об иконах возник сначала в самой Церкви и только затем в него вмешалась государственная власть, причем для такого спора были достаточные основания. В иконоборчестве можно увидеть и влияние ислама с его запретом антропоморфных изображений, и первую попытку секуляризации культуры, освобождения искусства от всякой «сакральности», и бунт эллинского «спиритуализма» против чувственного, материального в религии.

«В массах иконопочитание преломлялось иногда грубым и чувственным суеверием… Появился обычай брать иконы в восприемники детей, примешивать соскобленную с икон краску в евхаристическое вино, причастие класть на икону, чтобы получить его из рук святых и т.д… Иными словами, с иконопочитанием происходило то, что раньше происходило часто с культом святых и почитанием мощей. Возникнув на правильной христологической основе, как плод и раскрытие веры Церкви в Христа, — они слишком часто отрываются от этой основы, превращаются в нечто самодавлеющее, а следовательно, ниспадают обратно в язычество»
[9].

Поэтому на рубеже VII и VIII веков именно среди восточных епископов возникли иконоборческие настроения.

Иконоборческая эпоха делится на два периода: с 726 по 787 г. (от указа императора Льва III Исавра до VII Вселенского Собора (Второго Никейского), созванного при императрице Ирине) и с 813 по 843 г. (с воцарения императора Льва V Армянина до созыва Константинопольского Собора).

Константинопольский патриарх Герман богословски защищал иконопочитание. Но тут на сторону иконоборцев встал Лев Исавр, а император на Востоке был тогда уже главой Церкви. Он издал указ против икон, прогнал патриарха Германа и начал открытое гонение на иконопочитателей. Запад единодушно осудил его: уже в 727 г. папа Григорий II собрал Собор, который дал ответ на указ Льва Исавра и подтвердил ортодоксальность иконопочитания. Папа отправил послание патриарху Константинополя, которое затем было зачитано на VII Вселенском Соборе и сыграло важную роль. Его преемник — папа Григорий III на Римском Соборе 731 г. постановил лишать причастия и отлучать от Церкви осквернителей святых икон. Но это только подлило масла в разгоравшийся огонь.

При сыне Льва III — Константине V Копрониме гонения достигли апогея. Константин в 754 г. созвал иконоборческий «собор», предавший анафеме всех почитателей икон, в котором участвовало 388 (!) восточных епископов-иконоборцев. Но, как всегда в истории Церкви, это только сплотило гонимых. Из их среды вышли крупнейшие богословы VIII века прп. Иоанн Дамаскин (+ ок.750 г.) и прп. Феодор Студит (+ 826 г.). Они раскрыли смысл иконы, как свидетельства о Боговоплощении. Из этого богословия и выросло догматическое оправдание иконопочитания на VII Вселенском Соборе (787 г.).

После VII Вселенского Собора понадобилось еще более полувека, чтобы позиции иконопочитателей были закреплены. При императоре Льве V Армянине произошел возврат к иконоборчеству (но уже в меньших масштабах). Окончательное подтверждение иконопочитания на Соборе 843 г., установившего праздник Торжества православия, стало точкой в долгой борьбе.

Нужно отметить, что в течение всего этого времени римские папы продолжали защищать и распространять иконы, а жестокость и преследования иконоборцев вызвали на Западе особенно сильное почитание святых и их мощей. Римская Церковь не поддалась искушению иконоборчества, но пребыла твердой в исповедании православной веры.

1.3. Учение Церкви об иконе

Как уже было сказано выше, окончательно учение Церкви о священных образах было догматически оформлено на VII Вселенском Соборе (787 г.). Собор, в основном, подтвердил и узаконил основные положения богословия иконы, сформулированные св. Иоанном Дамаскином
[10]:

  • Невидимого Бога изобразить невозможно, изображается же на иконах лишь воплотившийся Христос.

  • Изображения узаконены христианской традицией и берут начало от Нерукотворного Образа, созданного Самим Иисусом Христом.

  • Иконы выполняют коммеморативную функцию, т.е. напоминают нам о тех, кого мы почитаем, и анагогическую функцию — «пробуждают и возносят наш ленивый, неискусный и грубый ум в горний мир».

  • Созерцая иконы, верующий является «соучастником какого-либо священного акта».

  • Иконы являются объектом поклонения, однако «честь, воздаваемая иконе, относится к первообразу».

  • Отцы Собора развили и дополнили учение об образе прп. Иоанна Дамаскина следующими положениями
    [11]:

  • С информативной точки зрения живописное изображение адекватно со словесным текстом: «Что повествование выражает письмом, то же самое живопись выражает красками».

  • «Изобретение» культовых образов — дело Отцов Церкви, а не живописцев.

  • Один из главных критериев признания искусства — его нравственно-религиозная направленность: «Если оно для благочестия, то должно быть принято, если же для чего-нибудь позорного, то оно ненавистно и должно быть отвергнуто».

  • Иконы — чисто миметические изображения, то есть имеющие лишь внешнее (не онтологическое) сходство с прототипом, а общность только «по имени», но «не по сущности». Но благодаря подобию (mimesis) иконы первообразу она получает его имя, а потому «находится в общении с ним, достойна почитания и свята».

  • Важные функции религиозных изображений — психологическая и догматическая.

На этих двух последних функциях иконы следует остановится подробнее, поскольку они имеют определяющее значение в дальнейшем расхождении путей церковного искусства на Востоке и Западе.

«На заседаниях Собора были зачитаны свидетельства многих отцов и учителей Церкви, в которых сообщалось, что изображения мучеников и их страданий, жертвоприношения Авраама, страстей и распятия Христа вызывали у зрителей «сердечное сокрушение» и слезы сострадания и умиления… Было особо подчеркнуто, что словесное описание не дает столь сильного эмоционального эффекта, как живописное изображение. Отдавая приоритет живописи перед словом в вопросе эмоционально-психологического воздействия, отцы Собора имели в виду иллюзорно-натуралистические изображения, выполненные в манере эллинистической живописи…

Главным аргументом в защиту антропоморфных изображений Христа служила убежденность иконопочитателей в том, что такие изображения служат доказательством истинности божественного воплощения. В определении Собора записано, что он утверждает древнюю традицию «делать живописные изображения, ибо это согласно с историей евангельской проповеди, служит подтверждением того, что Бог Слово истинно, а не призрачно вочеловечился, и служит на пользу нам; потому что объясняющие друг друга вещи без сомнения и доказывают взаимно друг друга»
[12].

Поэтому необосновано мнение о. Сергия Булгакова о том, что «богословской победы защитники иконопочитания над своими противниками не одержали… как и до VII собора, иконопочитание вошло в практику Церкви водительством Духа Святого, но без догматического определения, так же оно осталось в сущности и после VII собора и остается даже и до дня сего»
[13].

Напротив, мало какой христианский догмат был так тщательно и всесторонне рассмотрен и обоснован Церковью. В определении (оросе) Собора, формулирующем догмат почитания икон
[14], указаны: основания для почитания икон, места, где полагается изображать иконы, материалы икон, объекты изображения, смысл почитания, догматическая норма его и церковные кары на непослушных. Церковь торжественно провозглашает истину, отлучая от себя всех тех, кто этой истины не признает.

2. Философия иконы в восточной традиции

2.1. Восточная схизма и икона

Практически сразу после окончательной победы иконопочитания (т.е. в середине IX в.) Церкви Христовой предстояло новое испытание: на Константинопольский патриарший престол, свергнув законного патриарха Игнатия, сел Фотий — хотя талантливый и ученый, но светский, придворный человек, очень гордый и лицемерный. Фотий справедливо считается «отцом разделения», ибо он желал добиться полной независимости от Римской Церкви на Востоке. На VIII Вселенском Соборе в Константинополе (869 — 870 гг.) его участники подписали libellus satisfactionis, документ, привезенный легатами от папы. Он заключал в себе изложение веры и проклятие всех еретиков, последними из которых были иконоборцы и фотиане. Православными этот Собор не признается единственно по причине осуждения на нем Фотия
[15].

После Фотия взаимоотношения между Римом и Константинополем продолжались, хотя нельзя сказать, чтобы они имели вполне нормальный характер. Византийские императоры продолжали стремиться к полной независимости от Рима в церковных делах. Патриарх Михаил Керулларий поддерживал это стремление, т.к. и сам хотел быть независимым от папы. В 1054 г. он сжег папскую буллу и так завершил раскол.

Плоды Восточной схизмы не заставили себя долго ждать: к концу XII века Византийская империя пришла в упадок, и в 1204 г. рыцари Четвертого крестового похода ворвались в Константинополь.

Несмотря на государственную разруху и войны, в XIII-XV веках в искусстве Византии наступает последний расцвет — так называемый Палеологовский Ренессанс. И, говоря о нем, нельзя не затронуть другое явление, оказавшее огромное влияние на дальнейшее развитие восточной христианской культуры — исихазм.

Появление исихазма (от греч. isichia — покой, безмолвие) как частной аскетической практики современно появлению монашества; наставлениями о безмолвии полны древние патерики. Исихасты учили, что с помощью определенной психосоматической техники возможно достигнуть созерцания божественного света. Противниками исихазма были самые просвещенные люди Византии того времени: калабрийский монах Варлаам, богослов и философ Григорий Акиндин и историк Никифор Григора. Защитник исихазма, Григорий Палама, заручившись поддержкой церковной и государственной властей, а также афонских монахов, добился осуждения Варлаама и его сторонников на Соборах 1341-1368 гг.

Но здесь нас более интересует исихазм не как порождение восточного богословия, а проблема влияния исихазма на религиозное искусство времен Палеологовского Возрождения. В подходе к ней существуют различные позиции. Например, В.Н.Лазарев дает однозначно негативную оценку исихазму: паламиты, по его мнению, погубили Палеологовский Ренессанс и сделали все возможное «для подавления слабых ростков византийского гуманизма». Д.С.Лихачев, напротив, считает, что «подобно тому, как поздняя готика связана с идеологией нищенствующих орденов… византийское и русское предвозрождение связано с исихазмом». Г.М.Прохоров видит в основе исихастских споров «конфликт двух индивидуалистических направлений в духовной и культурной жизни: внецерковно направленного гуманизма… и церковно-персоналистического исихазма»[16].

В любом случае, несомненно влияние исихазма на дальнейшее развитие восточной иконы. Известно, что исихасты резко отрицали религиозную философию и светские науки как средство богопознания, и «можно полагать, что в той же перспективе, в свете исихазма, представлялись и задачи церковного искусства и его содержание»
[17].

В это время все более устойчивые рамки приобретал вырабатывавшийся в ту эпоху иконографический канон с его устойчивыми нормами, касавшимися выбора сюжета, соотношения фигур, самых их поз, подбора красок и т.п. Создание канона сопровождалось усилением условности, призванной служить целям передачи через зрительный образ не столько человеческого лика, сколько заключенной в этом образе религиозной идеи. «Техника и приемы иконописи таковы, что изображаемое ею не мсжет быть понимаемо иначе как производимое светом, так что корнем духовной реальности изображенного нельзя не видеть светоносного надмирного образа, светлого лика, идеи»

Читайте также:

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *