О диссимиляции согласных в языках мира

О ДИССИМИЛЯЦИИ СОГЛАСНЫХ В ЯЗЫКАХ МИРА

(Сибирский лингвистический
семинар. — №2. – Новосибирск, 2001)

В процессе освоения курса “Введение в языкознание”, а если
быть более точным, при прохождении темы “Комбинаторные и позиционные изменения
звуков в потоке речи” студенты знакомятся с таким понятием, как диссимиляция.
При этом диссимиляция определяется как “замена одного из двух одинаковых или
сходных звуков другим, менее сходным в отношении артикуляции с тем, который
остался без изменения. Подобно ассимиляции, диссимиляция может быть
прогрессивной и регрессивной” [1]. Далее следуют примеры: “Февраль (вместо феврарь от лат. februarius – в истории русского языка). Колидор (вместо
коридор), транвай (вместо трамвай) – в просторечии” [2]. У А. А. Реформатского,
кроме приведённых выше примеров, указываются также секлетарь (вместо секретарь)
и велблюд (вместо верблюд) [3]. Другие известные нам пособия также не блещут
разнообразием формулировок и примеров.

Приведённые здесь просторечные варианты общерусских лексем
возникли, по нашему мнению, вовсе не в результате диссимиляции. Происхождение их
совершенно иное. Обращает на себя внимание, что все эти слова представляют собой
книжные заимствования из иностранных языков, свойственные, в момент их появления
в русском, речи образованных людей и чуждые носителям просторечия или сельских
диалектов. Таким образом, просторечный фонетический вариант этих слов возникает,
скорее всего, как результат неправильно расслышанного и, следовательно,
неправильно усвоенного носителем просторечия слова литературного языка. Только
так, на наш взгляд, можно объяснить тот странный факт, что “диссимиляции” в
русском языке подвергаются исключительно слова иноязычного происхождения и что
возникает эта “диссимиляция” только в речи людей, не владеющих литературным
языком.

В поисках случаев обязательной, регулярной диссимиляции мы
обратились к описаниям самых различных языков, и этот поиск дал свои результаты.
В чукотском, караимском, осетинском и исландском языках мы обнаружили контактную
регрессивную диссимиляцию. Так, в чукотском среднеязычный [й], более близкий по
месту образования к переднеязычно-зубным, нежели к заднеязычным, переходит в
заднеязычный [г] перед переднеязычно-зубными [н] и [т]: НинКэй+ти=НинКэгти [4]
(мальчики), Нэй+ны=Нэгны (гора). В том же чукотском сонорный [л] перед сонорным
[р] переходит в глухой взрывной [т]: гыргол+рэмкын=гырготрэмкын – “верхний
народ” (фольк.) [5].

В караимском диссимиляции подвергается только [л] перед
другим [л]. Так, при прибавлении к существительному “кол” (рука) показателя
множественного числа “-лар” мы получаем вовсе не ожидаемое “коллар”, но “коНлар”.
Сонорный [л] переходит здесь в заднеязычный носовой [Н] [6].

Почти исключительно с сонорными связана диссимиляция в
осетинском языке: фыр+дœр=фылдœр (больше), уœр+дзарм=уœлдзарм (мерлушка). Здесь,
как мы видим, диссимиляции подвергается сонорный [р] перед взрывным
переднеязычно-зубным [д]. Общим утрачиваемым признаком здесь является смычность [7].

В исландском языке диссимиляция связана с невозможностью
нахождения рядом двух взрывных согласных. Первый взрывной переходит в наиболее
близкий к нему по артикуляции щелевой. Так, причастие II от глагола æpa [aipa] –
“кричать” будет æpt [aift]. Взрывной [p] перед взрывным [t] переходит в щелевой
[f]. Это правило в равной мере распространяется как на исконные, так и на
заимствованные слова: ср. Benedikt [bε:nedixt]. В отличие от языков, примеры из
которых приводились выше, диссимиляция в исландском не отражается на письме [8].

Прогрессивную контактную диссимиляцию нам удалось обнаружить
только в аварском языке: здесь носовой сонорный переднеязычный звук [н] в
позиции после вибранта [р] переходит в губно-губной [м]: “чаран” (сталь), но
“чармица” (активный падеж от “чаран”) [9]. Общий утрачиваемый признак – язычность.

В некоторых исследованиях, авторы которых употребляют термин
“диссимиляция”, обнаруживается неразличение явлений фонетических и
морфонологических. Так, например, И. В. Кормушкин в статье посвящённой языку
орхоно-енисейских надписей пишет о диссимиляции буквально следующее: “после
глухих согласных основы шёл звонкий согласный в аффиксе, после звонких
согласных, в том числе сонантов, аффикс всегда начинался с глухого согласного.
Некоторые аффиксы не имели глухого или звонкого варианта начального согласного и
частично нарушали правила расподобления. Так, аффикс уподобительного значения –tдg
был всегда глухим, а суффикс направительного падежа –γaru/gärü – всегда звонким.
Но были и прямые нарушения правил диссимиляции”. Приведённая цитата выглядит
скорее как описание морфонологического средства выделения морфемного шва, нежели
собственно фонетического явления.

Морфонологический характер носит диссимиляция и в готском
языке, которая появляется “в слогах, не несущих главного ударения. Согласно этой
закономерности, спирант суффикса оказывается звонким тогда, когда конечный
согласный корня является глухим, в противном случае в суффиксе выступает глухой
спирант, в результате этого один и тот же суффикс имеет два фонетических
варианта:

  1. –ubn/-ufn: fast-ubn-i* “пост”, “служба”, wit-ubn-i*
    “знание”, fraist-ubn-i* “искушение”, но wald-ufn-i* “власть”, wund-ufn-i*
    “рана”.

  2. а) –od/-oþ у сущ. м. р.: wrat-od-us* “поездка”,
    “путешествие”, manisk-od-us* “человечность”, но gabaurj-oþ-us* “веселье”,
    “удовольствие”, gaun-oþ-us* “жалоба” и т. д.; б) –id/-iю у сущ. ж. р.:
    auю-id-a “пустыня”, wairю-id-a “достоинство”, “способность”, но mer-iþ-a
    “слух”, “молва”.

  3. а) –iz/-is в сущ. ср. р.: hat-iz-a “ненависти” (дат. п.
    ед. ч.), riq-iz-a “темноте” тот же падеж, но ag-is-a “страху”, rim-is-a
    “спокойствию”; б) –uz/-us у сущ. ж. и м. р.: juk-uz-i* “иго”, но ber-us-jos
    “родители” [10].

С подобного рода явлением мы сталкиваемся также в грузинском
языке: [р] в адъективном суффиксе –ur- [-ур-] переходит в [л] при наличии [р] в
корне слова [11]. Так, мы имеем azi-ur-i [ази-ур-и] – “азиатский”, Tbilis-ur-i [тбилис-ур-и]
– “тбилисский”, moskov-ur-i [москов-ур-и] – “московский”, ucxo-ur-i [уцхо-ур-и]
– “иностранный”, но qarT-ul-i [карт-ул-и] – “грузинский”, frang-ul-i [пранг-ул-и]
– “французский”, evrop-ul-i [эвроп-ул-и] – “европейский”, istori-ul-iш[истори-ул-и]
–“исторический”.

Сказанное выше позволяет нам сделать некоторые выводы,
которые, впрочем, носят предварительный характер в силу немногочисленности
рассмотренных здесь языков, и которые, видимо, могут быть скорректированы в
случае привлечения нового фактического материала:

  1.  Необходимо различать
    диссимиляцию фонетическую и диссимиляцию морфонологическую.

  2.  Ни в одном из
    рассмотренных нами языков мы не встречаемся одновременно с диссимиляцией и
    фонетической и морфонологической.

  3. Фонетическая диссимиляция всегда носит
    контактный характер. Морфонологическая диссимиляция может быть как контактной (в
    орхоно-енисейском), так и дистактной (в готском, грузинском).

  4. Как
    фонетическая, так и морфонологическая диссимиляция связана в каждом из
    рассмотренных нами языков с очень небольшим количеством звуков (в караимском диссимилирует
    вообще один только [л]); наибольшее количество подвергающихся диссимиляции
    звуков мы находим в готском и исландском.

  5. Наличие в языке диссимиляции как первого, так и второго типа
    ни в коей мере не связано с его принадлежностью к какой-либо группе родственных
    языков или с ареалом его распространения.

Читайте также:

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *