Письмо с необычной судьбой

Около 20 лет назад В.И. Рутенбург писал о Макиавелли: «Главной чертой его личности было тесное и постоянное переплетение действия мысли: его энергичная политико-дипломатическая деятельность была источником его теорий и опытным полем их применения, а античных авторов, к советам которых он прибегал, он не покидал и в своих поездках по государственным делам. Для такого пытливого и проницательного наблюдателя, как Макьявелли, эти поездки приносили бесценный материал для размышлений и заключений, выливавшихся, как правило, в сочинения». Примерно тогда же итальянскими историками было сделано открытие, ставшее еще одним подтверждением этих слов: я имею в виду передатировку знаменитого письма, известного под названием «Фантазии, адресованные Соде рини» («Ghiribizzi al Soderini»), связавшую его с миссией Макиавелли в Перудже, в 1506 г.

Письмо, о котором идет речь, может быть, самое интересное в эпистолярном наследии флорентийского секретаря, которое отличается богатством сюжетов и разнообразием мыслей. По сути, это лишь черновой набросок, перекликающийся в первую очередь с главными идеями наиболее известного сочинения Макиавелли – трактата «Государь», написанного зимой 1512–1513 гг. Ранее предполагалось, что письмо адресовано бывшему главе флорентийского правительства, гонфалоньеру Пьеро Содерини, после медичейского переворота 1512 г. укрывшемуся в Рагузе, и отражает постигшие обоих превратности судьбы.

К выводу о том, что письмо на деле относится к сентябрю 1506 г., пришли два исследователя, работавших вместе, затем их результаты были дополнены третьим, установившим истинного адресата письма. Открытие не прошло незамеченным в итальянской историографии, и на страницах ряда журналов развернулась полемика, касающаяся некоторых неясных моментов.

К сожалению, эти события оказались вне поля зрения многих историков, в том числе советских, что и приводит к неточностям при обращении к названному документу. Очевидно, что вновь опубликованный текст и другие связанные с ним письма заслуживают самостоятельного рассмотрения, чему и посвящена эта статья.

Сначала вкратце об обстоятельствах находки. Набросок, озаглавленный «Фантазии, адресованные Содерини», был опубликован еще в 1786 г., сохранившись в списке, сделанном внуком Макиавелли, Джулиано Риччи, в конце XVI в. Оригинал считался утраченным, но в 1960-е годы его обнаружил в Ватиканском архиве (Codici Capponi, 1072, с. 219–220) швейцарский историк Жан-Жак Маршан. Палеограф П. Гильери вместе с биографом Макиавелли Роберто Ридольфи готовивший письмо к новой публикации, пришел к выводу, что особенности орфографии Макиавелли, сохраненные во множестве документов, в данном случае соответствуют периоду не 1512–1513 гг., а 1505–1506 гг. Тогда Ридольфи обратил внимание на то, что разрушивший крепости герцог Урбино упомянут в письме как ныне зравствующий – “questo» – «этот», «нынешний»; но Гвидобальдо ia Мантефельтро, герцог Урбинский, умер в 1508 г. Это соображение привело к пересмотру адресации письма: прежнее чтение «в Рагузу» было заменено на указание местонахождения автора – «в Перудже».

Вслед за тем выступил Марио Мартелли, отыскавший письмо, на которое «Фантазии» Макиавелли явились ответом. Это письмо было также уже известно, и автором его являлся не пожизненный онфалоньер республики Пьеро Содерини, а его 22-летний племянник Джованбаттиста. Но тут возникли разногласия. Р.Ридольфи склонился к мнению, что за спиной племянника стоит истинный корреспондент секретаря II канцелярии – гонфалоньер, тем более что Макиавелли недвусмысленно объявляет: «Ваше письмо представилось мне под маской (in pappafico)».

Однако Мартелли выступил с обстоятельным опровержением этого тезиса; в частности, ему удалось установить, что адрес на письме Джованбаттисты написан не его почерком (т.е. не почерком самого письма), а рукой Бьяджо Буонаккорси, приятеля и сослуживца Макиавелли, – вот откуда замечание о «маске»: за знакомой надписью на обороте стояло письмо редкого для флорентийского секретаря корреспондента (известны всего два письма Джованбаттисты к Макиавелли).

Джованбаттиста Содерини, сын Паоло Антонио ди Томмазо, старшего брата гонфалоньера, родился в 1484 г. «под несчастливой звездой» – в 1512 г. он был изгнан из родного города; вернувшись в 1513 г., в 1522-м был объявлен мятежником из-за антимедичейского заговора, в 1527 г. участвовал в героической защите Флорентийской республики (перед второй реставрацией Медичи), после ее падения попал в испанский плен, где и умер в 1528 г.

Макиавелли посвятил ему стихотворение, так называемое капитоло «О фортуне», очень близкое по содержанию к рассматриваемому письму («Фантазии, адресованные Содерини»), что заставляет предполагать хронологическое родство произведений. Кроме того, помимо двух упомянутых посланий Джованбаттисты к Макиавелли, имеются несколько упоминаний о нем в письмах к последнему их общего приятеля, Бьяджо Буонаккорси, за 1502–1509 гг.

Перейдем к тексту письма Джованбаттисты Содерини от 12 сентября 1506 г., объясняющему многие неясности в первой части «Фантазий».

«Ув[ажаемый] и высокочт[имый] [брат. – ср. адрес]. Если бы привязанность, которую я к Вам испытываю, не побуждала меня общаться с Вами без всякого повода, то я просил бы извинения за свое писание или придумал бы какой-нибудь предлог. Мне нечего сказать Вам, и я не жду от Вас ответа. Это письмо я мог отправить с другими, изъявить Вам преданность через Бьяджо и вообще обойтись пока без переписки с Вами. Но я решил последовать обычаю затевать массу дел без повода. Не могу выразить нашего желания, Филиппо ди Банко и моего, отправиться в Пьомбино; но если одного удерживает звезда, то другого солнце; так что туда едет больше народу, чем в Сиену, а относительно нас я сомневаюсь. Если Вы не вернетесь до января, то Ваше появление здесь будет сразу громом и молнией; но все же лучше продвигаться шаг за шагом. Мы здоровы, и Филиппо вот-вот ожидает неблагоприятного приговора. Посмотрим, что произойдет. С выражением пред[анности], 12 сентября 1506 г. Дж.Б.»

На обороте по латыни: «Николаю Макиавелли, флорентинскому секретарю, [находящемуся] при верховном понтифике [папе Юлии II], с братской любовью. В Перуджу, или где он ни есть».

Упоминание о Пьомбино связано с тем, что туда должен был прибыть король Испании Фердинанд по пути в Неаполь; для встречи его направлялось флорентийское посольство, и, очевидно, многие граждане, среди которых Джованбаттиста и его друг Филиппо, не могли быть по не ясным для нас причинам.

Говоря о возможной задержке Макиавелли при папском дворе до января, Содерини намекает на противодействие, оказываемое идее второго канцлера о создании во Флоренции ополчения. Макиавелли, по его мнению, было бы легче обойти все подводные камни, лично участвуя в мероприятиях по подготовке этого новшества, иначе по приезде придется заниматься всем сразу. Опасения его друга не сбылись, Макиавелли вернулся в родной город в ноябре, а в январе 1507 г. он был избран канцлером комиссии «Девяти по военным делам и ополчению».

Таким образом, становится понятным начало ответа Макиавелли: «Ваше письмо предстало передо мной в маске, но с первых же слов я распознал его. Зная вас, я охотно верю паломничеству в Пьомбино и не сомневаюсь в Ваших с Филиппо затруднениях, ведь мне известно, что одного из вас смущает недостаток света, а другого – избыток. Январь меня не беспокоит, лишь бы февраль не подвел». Здесь Макиавелли, по всей видимости, объясняет, что его задержка не помешает исполнить намеченное вовремя.

«Я огорчен опасениями Филиппо и с трепетом жду, чем это кончится. Ваше письмо было кратким, но для меня – я читал его и перечитывал – оказалось длинным. [На полях текст: Кто не умеет фехтовать, собьет с толку опытного фехтовальщика]. Оно доставило мне удовольствие, потому что дало случай сделать то, к чему я никак не мог приступить и чего Вы мне делать не советуете: и только последнее, на мой взгляд, лишено всякого повода». Упоминание Джованбаттистой о манере затевать множество предприятий без повода побуждает Макиавелли далее развить мысли, уже, быть может, известные его приятелям и проходящие через все его творчество, – о разных путях, ведущих к одинаковым целям.

«Ваше мнение удивило бы меня, если бы судьба не дала мне понятия о многообразии и изменчивости вещей, так что я вынужден почти ничему не удивляться, а не то признать, что ни чтение, ни опыт ничего мне не поведали о поступках и образе действия людей.

Я знаю Вас, знаю, какой ветер дует в Ваши паруса, и если бы можно было осуждать Вас за это (а осуждать нельзя), то я бы не стал, памятуя о том, в какие порты он Вас прибивает [далее зачеркнуты слова: на какие ступени возводит] и какие может внушать надежды. Итак, разделяя воззрение большинства (в отличие от Вашего, где все – благоразумие), я вижу, что в делах важнее исход, которым они завершаются, а не средства, кои для этого используются. [Далее зачеркнуто: Всякий руководствуется своею прихотью.] Ведь одного и того же добиваются разными способами, и различные действия ведут к одной цели; если я еще мог в этом сомневаться, то поступки нынешнего папы и их последствия убедили меня окончательно. [На полях: Наконец, (не следует) никому давать советов и пользоваться чужими советами, кроме общего совета каждому – следовать велениям души и действовать смело.]»

Тут Макиавелли прямо указывает еще один источник своих теперешних размышлений – поведение папы Юлия II, при дворе которого в Перудже флорентийский секретарь представлял свое правительство. Безрассудный, по его мнению, поступок папы, не побоявшегося поставить себя под удар тирана Перуджи, Джанпаоло Бальони, не повредил ему, так как Бальони не решился посягнуть на главу католического христианства. В своих сочинениях и письмах Макиавелли не раз возвращается к наблюдениям над этими столь поразившими его событиями. В «Фантазиях» же они уводят его довольно далеко от ответа на письмецо Содерини, и можно предполагать, что этот ответ остался в черновике и не был отправлен .

Действительно, 30 сентября, через три почти недели Бьяджо Буонаккорси сообщает: «Я прочел Содерини, что Вы пишете», жалуясь на то, что Макиавелли не ответил на письмо Джованбаттисты, – «думаю, он напишет Вам снова». И правда, Джованбаттиста тем временем написал еще одно письмо, от 26 сентября, тоже дошедшее до нас, где упомянуто о предыдущем: «Я написал Вам несколько дней назад, и так как за это время некоторые письма потерялись, я думал, что это случилось и с моими.

Если так, я очень рад, если нет, простите меня».

То ли Никколо внял скромности своего корреспондента, то ли был занят, но он снова предпочел ответить через Бьяджо, который 6 октября укоряет его: «Джованбаттисте Содерини я прочту этот отрывок, как и тот, из прошлого письма, но Вы все отговариваетесь небрежностью или делами, а этого мало для друзей, потому что они желают, чтобы их считали таковыми». И далее упрекает приятеля в весьма резких выражениях: «Я уже измучился извиняться за Вас, и были бы Вы мой отец, я не раз пожелал бы, чтоб Вас вывернуло наизнанку…». Макиавелли тем не менее не спешил писать своим молодым друзьям, и 11 октября Бьяджо, возмущаясь тем, что уже его собственное последнее письмо осталось без ответа, заключает свое послание так же, как ранее Джованбаттиста, но более ярко: «В Форли, или где он, у черта на рогах, есть».

К счастью, «Фантазии», возможно не дошедшие до адресата, дошли до нас, и теперь мы можем прочесть их в первозданном виде. Продолжение письма в варианте Ридольфи и Гильери следует ниже.

«Ганнибал и Сципион, оба выдающиеся военачальники, одержали бесчисленные победы: один из них, будучи в Италии, поддерживал единство в войсках жестокостью, коварством и неблагочестием, при этом он настолько привлек к себе народы, что они восстали против римлян. Другой добился от народа того же самого постоянством, милосердием и благочестием. [На полях: Людям наскучивает добро, а зло причиняет страдания: горечь противна вкусу, а сладость приедается.] Но, поскольку на римлян не принято ссылаться – Лоренцо Медичи разоружил народ, чтобы удержать Флоренцию; мессер Джованни Бентивольи ради сохранения Болоньи вооружил его; Вителли в Кастелло и нынешний герцог Урбинский разрушили крепости в своих владениях, чтобы удержать их, а граф Франческо в Милане и многие другие строили крепости для безопасности. [На полях: Искушать судьбу, она дружит с молодыми, и применяться к требованиям времени . Но нельзя и обладать крепостями, и не иметь их; нельзя быть [сразу и] жестоким и милосердным.]

Император Тит в тот день, когда не был кому-нибудь благодетелем, считал свою власть под угрозой, другой увидел бы угрозу в тот день, когда сделал бы кому-либо приятное. [На полях: Когда судьба изнемогает, человек, семья, город переживают крах; удача в судьбе каждого основана на его образе действий и всегда обречена на истощение, в этом случае нужно вернуть ее другим способом.] Многие, семь раз отмерив и взвесив, успевают в своих замыслах. Нынешний папа, который действует всегда наобум, случайно, безоружный, добивается того, что навряд ли удалось бы ему, действуй он по плану и с военной силой. Как показывают деяния всех вышеописанных лиц и бесконечного числа прочих, кого можно привести в пример из прошлого и настоящего, они приобретали, усмиряли и теряли царства по воле случая, и при неудаче иногда подвергался поношению тот самый образ действий, который превозносили в дни успеха. [На полях: Сравнение с конем и удилами относительно крепостей.] Иной раз также, когда наступает конец длительному процветанию, причину ищут не в себе, а обвиняют небеса и расположение светил. Но отчего различные поступки иной раз одинаково полезны или одинаково вредны, я не знаю, хотя и хотел бы знать; однако, чтобы познакомиться с Вашим мнением, я позволю себе смелость высказать свое.

Полагаю, что как природа дала людям разные лица, так они получают от нее и разные ум и воображение, которыми руководствуется каждый. И поскольку, с другой стороны, времена и обстоятельства изменчивы, – тому, кто идет навстречу времени, все замыслы удаются как по-писаному, и он процветает; напротив, несчастлив тот, кто отклоняется от времени и обстоятельств. Вследствие этого часто случается так, что двое, действуя по-разному, приходят к одинаковому результату, потому что каждый из них сталкивается с благоприятными для себя обстоятельствами, ведь они складываются в столько положений, сколько существует провинций и государств. Но, так как времена и вещи и в целом и в частностях подвержены изменениям, а люди не меняют ни своего воображения, ни образа действий, им то сопутствует удача, то их преследует невезение. И поистине, кто был бы настолько умен, чтобы знать все времена и положения и приспособиться к ним, тому всегда везло бы, или он по меньшей мере не имел оснований жаловаться на судьбу, тогда оправдалась бы поговорка, что мудрый повелевает звездами и роком. Но, поскольку таких мудрецов не видно, в силу людской близорукости и неумения подчинить себе собственную природу, судьба непостоянна и распоряжается людьми, она держит их под своим гнетом. Для доказательства справедливости этого мнения я ограничусь вышеприведенными примерами, которыми я обосновал его, и пусть они дополняют друг друга. Новому правителю имеет смысл основать свою репутацию на жестокости, коварстве и безверии в той провинции, где человечность, доверие и благочестие давно в избытке. Точно так же там, где некоторое время правили жестокость, коварство и безверие, пригодны человечность, доверие и религия, ибо как горечь возмущает вкус, а сладости приедаются, так людям наскучивает добро, а зло причиняет страдания. Вот в чем причины, наряду с прочим, почему Италия простерлась перед Ганнибалом, а Испания – перед Сципионом; время и обстоятельства оказались благоприятными для образа действий каждого из них. Но в это же самое время человек, подобный Сципиону, не достиг бы такого успеха в Италии, а подобный Ганнибалу в Испании, как каждый в своей провинции.

Николлó Макиавелли».

Поражает в этом письме предвосхищение главных произведений Макиавелли – «Государя» и «Рассуждений». Некоторые параллели с ними, как и с упоминавшимся «Капитоло о фортуне», намечены в цитированной статье Мартелли. Соображения Макиавелли о мудреце, повелевающем звездами и роком, перекликаются с пассажем из письма еще одного из его корреспондентов, Бартоломео Веспуччи, приписывающего флорентийскому секретарю такую мысль: «Древние, единодушно восхваляющие мудреца, способного изменить даже течение планет, говорят не о светилах, ибо в вечном невозможны изменения, но о нем самом – он постоянно чередует и приноравливает к ним свою поступь» (4 июня 1504 г.). Совершенно очевидно, что существование такого мудреца, который предвидел бы все, Макиавелли допускает только в теории, поэтому трудно согласиться, что здесь он скрытно намекает на себя.

«Фантазии, адресованные Содерини» являются важнейшим документом, проливающим свет на истинное понимание проблемы цели и средств у Макиавелли. Л.М. Баткин отмечает неправомерность того, что мы привычно находим у Макиавелли оправдание дурных средств благой целью – «хотя и не совсем без оснований, нет!». Я думаю, что все-таки без оснований, если не принимать за них всегдашнее и естественное ценностное неравенство целей и средств. В остальном же следует признать совершенно справедливым – и, кстати, более убедительно разработанным, чем в недавно вышедшей книге, – мнение Л.М. Баткина о том, что Макиавелли произвел радикальный переворот во взглядах на нравственность, исследуя ее источник, и о том, что, противопоставляя нравственность поиска застывшим нормам, он ставит вопрос о нравственности как выработке человеческого решения.

Читайте также:

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *