Эразм Роттердамский и ”Дом Альда”
Короткий эпизод в жизни Эразма – несколько месяцев пребывания в Венеции в 1508 г. для совместной работы с прославленным издательством Альда Мануция – «Домом Альда» – стали важным событием в истории европейской культуры эпохи Возрождения. Здесь свершилась одна из плодотворнейших «встреч» наследия античности, традиций византийской культуры, опыта зрелого итальянского гуманизма и вступавшего в фазу полного расцвета гуманизма заальпийских стран. Этой «встрече» посвящена обширная литература, но до сих пор ряд ее аспектов нуждается в перепроверке и уточнении, что и является задачей нашей статьи.
Одной из главных целей пребывания Эразма в Италии, «обители муз», куда он давно стремился, были надежды на совершенствование своих знаний греческого языка; он рассчитывал на знакомство с прежде недоступными ему рукописями, на публикацию своих работ и, конечно, на расширение личных связей с видными гуманистами.
28 октября 1507 г. он впервые обратился с письмом к Альду Мануцию, в ту пору лучшему в Европе издателю книг на греческом языке. «Сколь часто желал я, высокоученейший Мануций, – писал Эразм, – чтобы свет, который ты внес в обе литературы, греческую и латинскую, и не только искусством твоим и изящнейшими шрифтами, но также дарованием и необычайной ученостью, – чтобы свет этот принес тебе, в свою очередь, также и соответствующие блага. Ибо в том, что касается славы, нет никакого сомнения, что во все времена имя Альда Мануция будет на устах у всех, кто посвятит себя святым наукам. И память о тебе, как ныне твоя слава, будет связана не только со знаменитостью человека просвещенного, но и с тем, что поистине достойно вызвать любовь, ибо, как я слышал, ты вкладываешь свои труды в издание и распространение восстановленных сочинений хороших авторов и делаешь это с великой тщательностью, хотя и не получаешь подобающую прибыль.
Это поистине пример Геркулесовых трудов, пример прекраснейший и приносящий бессмертную славу, хотя и даюший больше плодов другим, чем тебе самому… Посылаю тебе две трагедии, переведенные мною стихами не без некоей дерзости; впрочем, достаточно ли удачно – ты сам сможешь судить. Томас Линакр, Гвилельм Гро- цин, Гвилельм Латимер, Кутберт Тунсталл – также и твои друзья, а не только мои – очень одобрительно отнеслись к этому пере воду… но не осудили его также и итальянцы, которым я до сих пор его показывал… Как хотел бы я, чтобы ты дал бессмертие плодам моих ночных трудов, если бы выпустил их в свет своими резными литерами, изящнейшими из всех. И чтобы книжечка была невелика по формату – а соответственно небольшими были бы и расходы на нее. Если ты сочтешь приемлемым это дело, то исправленный экземпляр, который я посылаю тебе… я предоставляю тебе безвозмездно, надеясь, что ты захочешь передать в дар друзьям несколько изданных томов. И если сейчас есть в твоей печатне что-либо необычное, ты очень одолжишь меня, указав, что именно: ведь ученые британцы, которых я упоминал, дали мне поручение отыскивать подобное…»
«Британцы», имена которых перечисляет Эразм, – это видные английские гуманисты, поклонники изящных «альдин» и поборники распространения греческого языка и новой образованности; они снабдили Эразма рекомендательными письмами к своим знакомым в Италии. Трагедии, переведенные Эразмом, – «Гекуба» и «Ифигения в Авлиде» Эврипида. «Хорошие авторы», издаваемые Альдом, упомянуты Эразмом не случайно: он как бы подхватывает мысли самого Альда, высказанные им в просветительски звучащей программе: «С того времени, как я стал предлагать ученым хорошие книги, я полагал, что моей обязанностью было, чтобы все лучшие сочинения как греческих, так и латинских писателей выходили в совершенстве проверенными из нашей Новой Академии и чтобы благодаря нашим заботам и трудам все были поощряемы к занятиям науками и искусствами». Эразм высоко оценил эти принципы, определявшие основную направленность деятельности Альда, – ведь они отвечали и его собственным просветительским целям.
Ответ Альда на письмо Эразма не Дошел до нас, но он, видимо, согласился с его условиями и уже в следующем (ноябрьском) обращении к издателю Эразм обсуждает конкретные вопросы предстоящей публикации. Он жалуется на трудности передачи греческой метрики на латинском языке, сообщает о своем варианте интерпретации текста Еврипида – ином, чем предлагал такой блестящий филолог, знаток античной литературы, как Марк Музурус (он был главным научным редактором ряда «греческих» изданий Альда и членом его «Новой Академии», а с 1503 г. стал профессором греческой словесности в Падуанском университете). В письмах Эразма редко можно ощутить столь глубокое доверие к своему собеседнику, с каким он обращается к Альду: «Если то, что я утверждаю, покажется тебе ошибочным (ведь я человек, и нам свойственно ошибаться), – исполни долг друга: сомнительное устрани, что покажется неумелым – поправь, как считаешь нужным. Ибо в чем я не стану повиноваться моему Альду?.. Будь же здоров и приказывай, что хочешь, твоему Эразму» .
Эразм не знал, что его предложение не только в творческом отношении оказалось исключительно кстати для «Дома Альда». Дела в издательстве одно время пошли на спад, к тому же при исключительной добросовестности и тщательности работы Альда завершение подготовки к печати новых рукописей античных авторов нередко происходило лишь через годы. Альд пытался найти выход из трудностей, безуспешно обращаясь за финансовой поддержкой то к императору Максимилиану, то к Лукреции Борджиа. Чтобы поправить свои дела, он был вынужден пригласить в компаньоны выручившего его своими средствами тестя – Андреа Торрезано. Как раз в 1508 г., когда Эразм приехал в Венецию, чтобы поработать совместно с Альдом, издательство стало «Домом Альда и Андреа», но сохранило свой прославленный знак – изображение якоря с обвивающимся вокруг его штанги дельфином. О значении этого символа мы скажем ниже.
Первая встреча Эразма и Альда выразительно описана другом Эразма, гуманистом Беатом Ренаном, который в 1540 г. подготовил для посмертного собрания сочинений Эразма его биографию. Занятый у печатных прессов. Альд решил, что к нему явился обычный любопытствующий посетитель из числа тех, кто не обременен делами, но зато не в меру настойчив. Такие люди, «захаживая к Альду постоянно», мешали ему работать, и он поместил в приемной комнате надпись: «Кто бы ты ни был, скажи, что нужно, будь краток и оставь меня поскорее опять одного». Эразму пришлось ждать долго, почти до неприличия, и он, видимо, сумел много раз перечитать призыв Альда. Но, как только Альд узнал, кто его ждет, он тут же оставил все дела, вышел к Эразму, обнял его, учтиво извинился и пригласил с собой к столу в дом тестя. Там же его и поселили. Сотрапезниками голландца с тех пор не раз оказывались члены «Новой Академии», как называли себя участники гуманистического кружка Альда. Это были знатоки трех древних языков – Алеандр, позже кардинал; Паоло Каналис, талантливый молодой человек из венецианской знати, вскоре умерший; известный врач Амброзий Ноланец; Баттиста Эгнаций, ученик Полициано, происходивший из знатного венецианского рода.
В письмах Эразма, написанных многие годы спустя, встречаются упоминания и других лиц из состава Академии Альда – францисканца Фра Урбано Больпано, автора первой греческой грамматики на итальянском языке и учителя будущего папы Льва X, французского гуманиста Жермена де Бри (Бриксия), ученика знаменитого греческого эрудита Иоанна Ласкариса, посла Франции в Венеции, с которым также познакомился Эразм, и других. К сожалению, в исследовательской литературе нередко рассматривают венецианские контакты Эразма заодно с более поздними падуанскими или просто перечисляют, говоря о пребывании Эразма в Венеции, состав основного ядра «Новой Академии», забывая о необходимости уточнить, кто из него оставался в Венеции в 1508 г. Это, однако, важно сделать, ведь речь идет конкретно о тех, кто помогал Эразму создать шедевр европейской культуры, новый вариант его «Адагий», сборника пословиц, а они даже изданы были Альдом осенью 1508 г., еще до отъезда Эразма в Падую.
И в самих «Адагиях», и в позднейших письмах Эразм с волнением вспоминал, с каким радушием его приняли и каким теплом окружили Альд и члены его «Новой Академии». Для человека, прошедшего суровую школу жизни и к тому же «северянина» по темпераменту, по сдержанности, тут многое оказалось неожиданным, но радостным. Эразм сообщил Альду, что хочет подготовить новое издание своих «Адагий», первый сборник которых вышел еще в 1500 г. Он собирался расширить этот компендиум античной мудрости, учености и лаконичного красноречия прежде всего за счет обращения к текстам греческих авторов. И тут оказалось, вспоминал Эразм, что все хотели ему помочь, хотя он был «и незнакомец, и чужеземец», все наперебой снабжали его книгами и даже неопубликованными рукописями. С восторгом он говорит о том, что Альд дал ему возможность осваивать любые сокровища из его библиотеки. Некоторые сведения о ней хранят инвентари Ватиканской библиотеки конца XVI в. М. Лоури справедливо отмечает, что Эразму было от чего загореться энтузиазмом – Альду принадлежали, оказывается, 343 рукописи и 1564 напечатанных текста, а ведь до нас дошли сведения лишь об остатках того, чем он владел! Без всей этой благородной помощи были бы немыслимы результаты, которыми завершился 1508 год для Эразма.
С другой стороны, не может не поразить интенсивность и плодотворность его собственной творческой работы: еще в 1507 г. в Париже был переиздан сборник «Адагий», включавший 838 комментированных поговорок, а в издании, осуществленном Альдом, их стало уже 3260. Изменилось и название сборника, в нем появилось слово «хилиады» (тысячи). Так теперь приходилось считать изречения, которые, по мысли Эразма, должны были служить пропедевтикой для всякой науки, стать одной из опор новой образованности. В 1514 г. Эразм писал Серватиусу Рогеру: «Я не знаю, видел ли ты книгу «Адагий», изданную Альдом. Хотя это труд не богословский, но полезнейший для любой из наук. Мне он стоил неисчислимых трудов, многих ночей».
В комментариях к входящей в сборник пословице «Подвиги Геркулеса» Эразм повествует о трудностях, которые ему пришлось преодолеть в работе над «Адагиями». Тексты древних авторов необъятны, огромна и литература комментариев к ним; между тем ему, Эразму, было необходимо читать все без исключения, потому что иной раз даже у скверных толкователей можно найти золотые крупицы. Существующие тексты древности нередко испорчены, а давать волю собственным догадкам нельзя, приходится доискиваться истины. Работа была изнурительна, однообразна, она требовала постоянного напряжения памяти – ведь надо было указывать первоначальный смысл поговорки, ее источник, случаи применения, а плавное – бесконечно много переводить с греческого. Дополняя эту исповедь Эразма в своем предисловии к «Адагиям», Альд указал, что только стихотворных строк из Гомера, Еврипида и других греческих авторов Эразм перевел 10 тыс., не говоря уже о многом из Платона, Демосфена и других. Не случайно сам Эразм и с горестным вздохом, и с гордостью писал в этой связи о поистине «Геркулесовом труде». Беат Ренан подчеркивал, что у всей этой титанической работы есть еще одно важное качество: ясность и простота изложения Эразмом любого предмета, его желание «быть понятым всеми». Эти гуманистически-просветительские устремления Эразма, общие у него с Альдом (что и сделало столь плодотворным их творческое содружество), нередко встречали непонимание у элитарно настроенной части ученых. Беат Ренан пишет: «Когда он работал над собранием пословиц, некоторые ученые твердили ему: «Эразм, ты разглашаешь наши тайны!»
Но он хотел, чтобы то, что способствует совершенной образованности, было открыто всем»…
«Адагии», в которых комментарии к пословицам нередко разрастались на многие страницы, широко отразили взгляды Эразма на различные стороны жизни. Сказалось в сборнике и отношение гуманиста к «Дому Альда». Эразм высоко оценил сам метод работы издателя с античными текстами. Давая толкование поговорки «Festina lente» («Торопись не спеша», «Не делай наспех»– тут несколько смысловых оттенков), Эразм не только привел в качестве примера подобных действий подход Альда к его работе, но и специально остановился на смысле его издательского знака. В комментарии Эразм разъяснял, что изображенный в марке Альда якорь символизирует устойчивость, неспешность, прочность, а обвивающий его дельфин – быстроту «Торопясь не спеша», делая все основательно, Альд, на его взгляд, возрождал древнюю и подлинную образованность, будучи словно рожденным для этой цели. Его неутомимость в столь святом и бес смертном деле, по мнению Эразма, – тоже «Геркулесов труд», «Геркулесов подвиг». Эразма восхищал энтузиазм Альда. Человек, которого он воспринимал как старика (Альду шел 59-й год, Эразм был моложе на 16 лет), продолжал свое неустанное самосовершенствование. Эразм рассказывает, что Альд вычитывал корректуру работы Эразма еще раз после того, как это уже сделал сам Эразм. Когда Альда спросили, зачем он это делает, тот ответил: «Я учусь».
Но учился и Эразм. Венеция и «Дом Альда» вдохновили его на творческий взлет. Д. Джинакоплос убедительно показал, как прежде всего на основе греческих источников, т.е. рукописей, данных Эразму членами Академии Альда, выросли «хилиады». По подсчетам Джинакоплоса, из 3260 адагий в издании 1508 г. более 80% пословиц – 2734 адагии – содержали развернутые или краткие пассажи из греческих текстов». Эразм дополнял сборник и позже: последнее из более чем 60 прижизненных изданий включало уже 4151 пословицу. И все же ни в одном издании не было больше такого резкого увеличения объема сборника, как между 1507 и 1508 гг.
Работа над «Адагиями» была главной, но не единственной для Эразма во время пребывания в Венеции. Трудясь без устали, Эразм одновременно с «Адагиями» и изданием Еврипида участвовал в подготовке Альдом текстов других публикаций: трагедий Сенеки, работ Плутарха, собрания сочинений Теренция, которое выйдет в свет лишь в 1517 г., уже после кончины Альда, произведений Плавта, которые будут изданы еще позже, в 1522 г. Возможно, Эразм и Альд обсуждали какие-то планы, связанные с греческим изданием Библии, – ведь Эразм еще в своем первом письме Альду удивлялся, почему тот так долго не публикует Новый завет. Видимо, он знал о намерении издателя, восходящем к 1501 г., выпустить в свет Библию на еврейском, греческом, латинском языках. Альд так и не успел осуществить свою идею, Эразм же, как известно, издал Новый завет на греческом языке, с собственным переводом этого текста на латынь, с указанием и правкой ошибок Вульгаты. Том вышел в свет вскоре после кончины Альда. Издание Эразма сыграло огромную роль в развитии европейской культуры.
Может показаться странным, что со смертью Альда Мануция не сложилось сотрудничество Эразма с издательством, во главе которого оказался тесть Альда, не замедливший обратиться к Эразму с деловыми предложениями. Но так же, как и его покойный друг, Эразм, отнюдь не пренебрегавший вознаграждением за труды, не мог работать без высоких целей. Вряд ли он без грусти воспринял осторожное в выражениях, но недвусмысленное в оценке новой ситуации письмо Баттисты Эгнация от 21 июня 1517 г., где говорилось о переменах в «Доме Альда», – по словами Баттисты, там теперь заботились больше о частных интересах, о прибыли, чем о делах общественных. Для Эразма эти скупые слова означали многое, в том числе и прощание с прошлым.
И в самом деле, книги со знаком якоря и дельфина, нередко очень хорошие книги, продолжали выходить, но что-то словно отлетело от «Дома Альда» с уходом человека, мечтавшего посвятить свою жизнь и свой труд просвещению всех, кого интересовали науки и искусства. И у Эразма появились другие издатели – М. Шюрер, И. Фробен. А вскоре по образцу его «Адагий», хотя и не без попыток соревнования с Эразмом, в разных странах Европы стали выходить в свет сборники пословиц и поговорок, но уже на национальных языках.
