Памяти Шарля-Виктора Ланглуа
В ученой деятельности Ш.-В. Ланглуа были следующие особенности, выделявшие его ярко в кругу его коллег.
Как медиевист он был учеником не Сорбонны, в годы его молодости еще сильно характеризовавшейся грехами поверхностного риторизма, поверхностной «литературности», но той Ecole des Chartes, которая в худшие десятилетия французского университетского риторизма вынесла и спасла серьезную медиевистику, пусть с известной подчас узостью синтеза культивировавшую критическое изучение подлинных памятников и глубокое изучение строгого исторического мастерства: совокупность так называемых «вспомогательных дисциплин» – палеографии, дипломатики, исторических хронологии и географии, а также археологии и истории искусства, помогавших изучать памятники вещественные. Вкус и понимание этих памятников (особенно готики) всегда наряду с глубоким мастерством критики текста были ценными качествами Ш.-В. Ланглуа.
С этими данными он уже в молодые годы (человек исключительной талантливости, он в 26 лет стал профессором) занял и почти всю жизнь занимал в Сорбонне кафедру вспомогательных исторических дисциплин, с характерною для него строгою четкостью создавая школу исторической критики и законченного «мастерства» обращения с источником, который он брал – и учил его брать – от самого первого и подлинного проявления – оригинала, в первой рукописи, следя затем по спискам и их изменяющимся обликам за ее традицией в наслоениях последующих веков. Этого полного пути он требовал от своих учеников в их исторических исследованиях.
С этими данными и этой подготовкой Ш.-В. Ланглуа, естественно, рано стал членом самой строгой Академии в составе Французского института: Academic des Inscriptions, редактором того ценного издания «Histoire Litteraire de France», которое от времен «мавристов» вело традицию источниковедения во Франции, а затем – директором Национального архива, всю жизнь, впрочем, очень сожалея, что он не стал директором Рукописного отделения Национальной библиотеки. Его вкусы тянули его в гораздо большей мере к кодексам, чем к pièces d’archives.
Его личные исследования строились преимущественно на темы, связанные с тщательным изучением групп источников, и были обставлены всею полнотою аппарата «вспомогательных дисциплин». Таков ряд его книг: «La vie en France d’apres…» (того или иного вида источников). В их восстановлении всегда дана вся полнота исторической традиции и вся острота исторической критики. Этими достоинствами компенсировалась известная их узость.
Следует, впрочем, сказать, что в тех относительно редких случаях, когда Ш.-В. Ланглуа решался на синтез цели исторических эпох (такова его книга о Филиппе Смелом, его тома в общей истории Франции под редакцией Е. Lavisse), он проявлял такую силу, разносторонность и полноту исторического охвата, что читатель невольно жалел, что редко Ланглуа решался на такие постройки большого стиля.
Именно потому, что вопреки характеру преобладающей мелочной, очень кропотливой работы он был человеком не только редко разносторонне образованным (он говорил и прекрасно писал на всех европейских западных языках и свой французский язык выковал из богатых стихий разнообразного национального выражения), но и широким, смелым, прогрессивным в своей мысли, совсем не (в обычном французском духе) чуждающемся «непохожего», открытым новому и «чужому», старый дрейфусар, он с величайшей жадностью ловил все широкое и далекое. Подобно своему другу и постоянному сотруднику (в книгах по исторической методике) Сеньобосу, он, один из немногих французских «сановников науки», отнесся с величайшим сочувствием к великой нашей революции, приехал в 1928 г. (вместе с женой своей, дочерью Марселена Вертело) в Страну Советов, где сумел понять и оценить многое в ее тогда еще смутно оформлявшемся социальном и научном строительстве.
Этой широкой и прогрессивной мыслью, этим четким пониманием проникнуты на фоне строгой историко-критической постройки его немногочисленные, тем более ценные синтезы.
Несомненно, понимая и чувствуя ограничения буржуазной научной тенденции, он полагал, что долг хорошо вооруженного и честного ученого более всего заключается в критически-строгой обработке фактов и в ней гарантия и корректив против тенденции, гарантия непреходящести, прочности сделанного научного дела – oeuvre scientifique. Он любил говорить, повторяя фразу, кажется, Ибсена: «Croire, ou ne pas croire c’est 1’affaire de dieu. Le devoir de 1’homme c’est d’être sincère». В этой честной научной искренности, в строгом отношении к факту, в скептицизме по отношению ко всякой тенденции на фоне общего прогрессивного одушевления – особенность Ш.-В. Ланглуа.
