О.А. Добиаш-Рождественская. Выступление на защите кандидатской диссертации И. В. Арского
Достоинствами работы являются:
1. Выбор темы, свежей уже тем, что это –испанская тема. Вы имели и находчивость, и решимость избрать тему из истории Испании. Вы вообще сосредоточили Ваши изыскания на этой истории, этой стране, так живо и горячо ныне нас интересующей и вместе такой от нас далекой. Средневековая Испания – тема, менее всякой другой известная рядовому медиевисту, менее других освещена и разработана. Между тем она, естественно, влечет жадную любознательность именно советского ученого и культурного человека. Вам стоило немалой энергии и труда добывать о ней литературу и источники, наладить в нынешних обстоятельствах переписку, хотя в известном смысле именно нынешние обстоятельства, связывающие искренней дружбой наши страны, этому и благоприятствовали. Во всяком случае, с выбором этой темы Вас можно было бы поздравить. Может быть, еще больше, чем с настоящей, Вас можно было бы поздравить с прежней небольшой напечатанной Вашей работой. Потому что она, захватывая меньшую тему, проработана лучше настоящей. Во всяком случае, мы поздравляем и Вас, и себя, что имеем в Вас уже связавшего себя с этой культурой на долгую жизнь испаниста.
Я скажу сразу: литературу для Вашей темы Вы добыли большую и свежую; если кое-чего Вам найти не удалось, навряд ли кто-нибудь это Вам поставит в вину.
Дальше: 2. Вы очень близко и внимательно ознакомились с важным для ряда отношений основным текстом Барселонских обычаев. Вы его перевели на наш язык без значительных погрешностей, подчас очень хорошо. Вы ознакомились с очень многими грамотами и часто остроумно их привлекаете в Ваше построение.
3-м достоинством Вашей работы является самостоятельная разработка в некоторых частях вопроса о положении крестьян в Каталонии VIII–XII вв. и колонизации Каталонии.
С «переводом» собственных имен у Вас есть основное верное чутье и общая грамотность. Вы верно говорите, положим, «Каркассона» и «Нарбонна», а не так, как нередко встретишь у русских авторов,– «Нарбон» и «Каркассон»; Вы верно говорите: «монастырь св. Викентия», «св. Пантелеймона», церковь эльнская, риппольская, хотя относительно этой «церкви» в дальнейшем будут у меня и возражения в отдельных случаях.
Я перехожу к больным местам. Говорить о них мне тем более неприятно, что не наивность и неведение являются причиной самых неладных явлений, но недопустимая спешность, небрежность, подчас почти что-то худшее: неуважение к читателю, расчет на его рассеянность, на его доверчивость. Навряд ли Вы сами не отдаете себе отчета в недоделанном. И это уже серьезно.
Я очень хотела бы присоединиться к характеристике А. Е. Кудрявцева об «упорной работе» Вашей над испанскими темами. К сожалению, я никак этого сделать не могу. В слишком многих местах настоящая Ваша работа в дисгармонии с такой характеристикой «упорства». Я уже не говорю о том, что о таком «упорстве» не говорит список, Вами прочтенный, за эти немногие годы проделанных многочисленных и разнообразных слишком разнообразных – работ. Вы много разбрасывались по другим темам, тогда как взятая Вами на себя задача заслуживала бы, чтобы ей отдана была жизнь. И не раз в попытках дать оценку Вашей настоящей работе я слишком часто вспоминала французскую пословицу: «Rien ne peut valoir que се qui a coûte», т. е. «Ценность имеет только то, что стоило» – в Вашем случае – труда и упорства.
Ваша работа почти открывается одной, отчасти совершенно непонятной, отчасти весьма для Вас характерной декларацией: «Обычно построение исследования на первоисточниках является сильной стороной научной работы. Однако и эта, вообще говоря, положительная сторона может быть при некоторых обстоятельствах доведена до крайности и даже может обратиться в свою противоположность (?). Так случилось и с данной работой» (???).
Я решительно думаю, что знаменитая формула диалектического материализма об обращении в свою противоположность Вами здесь употреблена совершенно à tort et à travers, что ей здесь места нет и что применением ее к Вашему случаю Вы напрасно подрываете сильную и великую мысль. Такого положения, при котором усиленное применение источников пошло бы во вред работе, просто-таки не бывает и быть не может. Это во-первых. Во-вторых, источников для Вашей очень обширной темы Вы знаете отнюдь не слишком много, но, наоборот, слишком мало, и сами это на каждом шагу чувствуете. Их недостаток можно объяснить, оправдать «при известных обстоятельствах». Но Вы отнюдь ими не подавлены. Если они как-нибудь испортили Вашу работу, то только исключительно потому, что Вы не сумели или не захотели их хорошо использовать. Они Вам никоим образом не повредили.
Говоря о недостатках работы, я отнюдь не имею в виду сказать решительно все, что в ней меня не удовлетворяет. Это дело главного оппонента. Я укажу только на некоторые характерные болезни работы и приведу их примеры.
У Вас есть в основе здоровые стремления сразиться с буржуазной литературой и ее отщелкать (что-ли) с обычных стратегических пунктов борьбы: скажем, за идеализацию, за либерализм, за формализм. Не являются ли эти упреки в огромном большинстве случаев именно формальными и не обращаются ли они в свою противоположность, как Вы счастливо или несчастливо выразились? Вообще главной мишенью нападок Вы избираете Пискорского 2, постоянно изображая его представителем либерально-буржуазной точки зрения. Меня это заинтересовало потому, что в том городе Нежине, где я с ним встречалась как с профессором в далекой юности, сохранились рассказы, как в движении 1905 г. профессор Пискорский поразил всех, выступая как марксист и получая от левых ораторов обращение «товарищ. Пискорский». Это немало значило в провинциальном городе и в 1905 г. Но это в скобках. Вы упрекаете его, положим, за формализм. Рассмотрим хотя бы этот последний пункт.
Формализм Пискорского сказался, по-Вашему, в том, что, ища определить тяготы и ограничения, лежавшие на каталонских крестьянах, он ограничился списком «шести дурных обычаев», которые выдвигают памятники. Вы говорите: «Пискорский ограничился шестью традиционными…», «Пискорский не поискал…»,. «От изучения остальных дурных обычаев, – пишете Вы на с. 127, – Пискорский уклонился». Это ведь еще хуже, чем «не поискал»: он «уклонился».
И читатель вправе – вполне вправе – ждать, что Вы уже не уклонитесь, что уже Вы ему об этих остальных дурных обычаях скажете, что Вы и поищете по тем текстам, которыми, по Вашим словам, так задавлены до обращения в противоположность.
На с. 127 Вы эти обещания и даете. Я читаю эту страницу. «О том же самом,– пишете Вы,– говорят документы, которые удалосъ собрать по этому вопросу». Что же именно «удалось» – как Вы говорите – «собрать» Вам?
А ничего! То есть так-таки решительно ничего!..
Я с величайшим интересом набросилась на эти страницы, которые Вы предупреждаете этим обещанием: «удалось собрать» – и затем еще завершаете заключением на с. 130. «Этих нескольких примеров, – пишете Вы, – достаточно для того, чтобы показать, что материал, собранный Флаком для Франции, находит себе аналогию в документах, относящихся к крайней юго-западной оконечности тогдашнего Французского королевства, каким являлась Каталония… Эти примеры,– говорите Вы,– охватывают самые разнообразные районы: Барселону, Херону, Аусону, Безалю, как и Сердань и Ампурдан».
Да, они охватывают эти области. Но что они говорят? Они все говорят одно и то же. Так что цитировать их in extenso не стоило. А говорят они… Да, собственно, ничего не говорят. Вот граф Барселонский отказывается от malam consuetudinem, граф Безалю отказывается от всяких вымогательств, m[alas] c[onsuetudines], в 1090 г. Рамон Манфред, о котором Вы ничего не знаете, но которого предполагаете, «по-видимому, буйным», отказывается от malos usaticos. Я не буду умножать. Решительно все эти цитаты говорят об одном: об отказе от дурных обычаев. Причем ни единым звуком не упоминают, что это за обычаи, не являются ли они теми же пресловутыми шестью – и, вернее всего, что так. Если читатель следит за Вами внимательно, то, право же, у него может получиться впечатление: да что Вы, батенька, морочите ли Вы меня? Вот Вы как изругали Пискорского! Вот Вы что наобещали: и документы, и то, и се, в итоге же ничего.
Возьму еще два примера. Есть в литературе буржуазной и небуржуазной, есть в науке давний великий спор: была или не была, и в какой мере и в какое время была и в какой форме проявилась в средневековье раннем и классическом сельская община? Для марксиста вопрос колоссальной важности. Энгельс здесь дал основные установки. Но каждый новый в медиевистике работник должен сказать что-то новое: оспорить, может быть, или конкретизировать его мысль, ее подтвердить или ограничить. И развить. Я думаю, хуже всего сделать так, как Вы сделали,– сказать: «Существование сельской общины в Каталонии известно с полной несомненностью (?), ее происхождение представляет интерес, ибо здесь переплелись различные влияния–каталонское, готское, франкское, баскское–в горных районах». И это все!!!
Но позвольте: для кого так уж несомненно существование общины? В какое время и в каком виде? Почему не назвать ту книгу или те книги, где вопросу подведены итоги? Ведь как оценил бы такую работу, даже такую ссылку, сторонник общины. А пока что он просто вынужден поверить Игорю Владимировичу Арскому, который говорит: «несомненно». Не мало ли это для такого важного вопроса?
Другой пункт. За него тоже ломалось много копий. Вы от него отмахнулись движением руки. На с. 148 Вы говорите: «Что villa обозначает деревню, а не поместье, как то нередко трактовалось в литературе, явствует из документов того времени». И по-Вашему – очень дурному – обычаю Вы приводите текст, из которого ровно ничего не явствует. Там просто говорится: tres villae. А что они означают – никакой контекст не выявит. И опять в этом важнейшем вопросе Вы почти шутите над читателем, который имеет право ждать от Вас света, осведомления, доказательства. Тем лучше, если в Вашем случае оно легко. Но ни этого света, ни этого доказательства Вы ему не даете. Вы просто вещаете: «явствует», «явствует из документов», к которым Вы прикасаетесь только мизинчиком, даже не указательным пальцем.
Меня глубоко не удовлетворяют Ваши статистические таблицы. Правда, Вы оговариваетесь, что все эти объекты разнокачественны и неравновелики. И все-таки поддаетесь соблазну подсчитывать, складывать, делить и умножать эти разновеликие и разнозначащие объекты. В одну рубрику «владений» для того,. чтобы потом учесть их рост – фиктивный, конечно, рост при этой несоизмеримости, – Вы вводите «долину», «виноградник» (но ведь долина может вмещать десять виноградников), «замок», «аллод» (но ведь аллод может вполне покрываться с замком), виллу, villare, церковь. Право, хочется сказать, что с таким же успехом можно складывать в одну сумму дождевые зонтики и антоновские яблоки.
Да и к чему эти сложения? Картину изменения, роста можно было бы изобразить гораздо проще, скромнее, конкретнее, не вызывая у читателя глубоких подозрений в Ваших выводах: «вчетверо», «вдвое». Как же можно так подсчитывать, когда единицы все неопределенны и неизвестны.
К другому роду недоделанного относятся такие вещи, как вступление в проблему колонизации (с. 159–166; со с. 127 sq., если учесть вытянутую III главу).
Я, между прочим, отнюдь не думаю, чтобы все в любой работе, даже не кандидатской, но даже докторской, должно быть построено самостоятельно на источниках. Если Вы выдвигаете спорный вопрос, если полемизируете с соперником, тогда обязательно – источник. В очень хороших, исключительно прекрасных работах действительно каждая строчка бывает построена на источниках. Но это и возможно только в работах небольшого охвата. Где же строить работу, как Ваша, которая охватила четыре века, всю на источниках?! Могут быть главы второстепенные в Вашей задаче, хорошо разработанные в литературе, где Вы сможете положиться на предшественника, довериться ему. Плохо положились – с Вами поспорят. Но дело будет ясно: где и на кого Вы опираетесь. Но на кого опираетесь, сказать совершенно обязательно. Нельзя в научной работе рассказывать побасенки, не говоря, откуда Вы их взяли. И вот все Ваше вступление к V главе. На чем оно построено, основано это вступление? Откуда-то Вы все это взяли? Но насколько из надежной книжки – читатель не узнает и уходит с недоверием.
Я не буду говорить по существу. Аналогичных грехов немало в Вашей работе. Вы взяли тему слишком обширную. Вы спешили. Вы хотели подать марксизм-ленинизм наспех.
Точно так же я ограничусь только примерными замечаниями из области грехов против акрибии. Я не буду перечислять всего. И примеров слишком достаточно.
Я, конечно, считаю пустяками, хотя и не вполне ладными, то, что Вы, говоря об испанских героях, пишете в одном случае Вильгельм, а в другом Гильом. Для романских деятелей надо бы сохранять форму «Гильома», а для германских – «Вильгельма»Я думаю, нехорошо называть известные типы владетелей в одних случаях «аллодистами», в других «бенефициалами» (откуда эта форма?!). Но всех их следует называть арии: бенефициарии, аллодиарии. Я думаю, что слово petias следует переводить, а именно «кусок», «участок». Что же за непереваримые камни в русском языке? Я думаю, что термин ecclesia Elnensis, ecclesia Narbonensis никак нельзя переводить как «эльнская церковь», но как «эльнская епархия». Иначе получается величайшее недоразумение. Если бы это была определенная церковь в городе Эльне, то так бы и было сказано: ecclesia scae Mariae in civitate Elnensi. To, что Вы не знаете, что слово «ecclesia» имеет обычное значение епархии, это для медиевиста довольно непростительная неосведомленность, отсутствие хорошей привычки справляться с нашим другом Дюканжем (Я вспоминаю Эли Берже в Есоle des Chartes…). Но у Вас – это замечательно – вопреки Вашей жалобе на подавленность Вашей работы источниками Вы ни одного разу – ни одного разу не сделали того, к чему прибегает каждый день и час человек, работающий над источниками. Отсюда, положим, Вы совершенно беззаботно отнеслись к термину «solidus», между тем как у Дюканжа Вы узнали бы, что слово это совершенно специфично именно для Испании и Дюканж не знает иного его употребления, как в тексте «Барселонских обычаев» и в тексте епископа Лериды (?). Затем. Какие издания Вы берете. Вы довольно беззаботно и однообразно цитируете RHGF – Recueil des historiens des Gauls и т. д., что совершенно непростительно, когда вместо этого старого издания имеются прекрасные новые издания, например для Continuatio Fredegarii – Bruno Krusch в Monumenta Germaniae. Таких примеров можно бы привести много. Самого Дюканжа, конечно, Вы должны были взять в обработке конца XIX в. и т. д. и т. д.
Вы совсем не задумываетесь над тем, что в каролингский век значили термины «готы», «басконы», «аквитанцы», не отвечаете на вопрос: кто было «местное старинное население». У Вас многое проходит ужасно скользко. И когда я сравнивала эту Вашу большую работу с той маленькой, но изящной работой, с который Вы начали, я не могла не думать: почему Вы не дали на кандидатскую степень ту работу, а эту, очень большую, слишком большую, которую делали наспех, не оставили вылежаться, чтобы спокойно, вдумчиво разработать из нее докторскую работу.
Я не возражаю против представления этой работы на кандидатскую степень, не возражаю против дарования Вам степени. Но Вы, несомненно, могли бы взять ее с большей честью.
Я надеюсь и не сомневаюсь, что в Вашей докторской работе, которая – я хотела бы верить – будет тоже посвящена Испании, этой прекрасной и трагической стране, над судьбами которой мы все, граждане СССР, склонились, затаив дыхание, с глубоким сопереживанием, что в этой работе Вы проявите не только известную эрудицию, известную талантливость, но полную ученость, полную акрибию, полную осведомленную глубину высказываний, достойно Вашей глубокой темы, достойно науки марксизма-ленинизма, которой Вы хотите служить. Потому что
Возвышенная мысль достойной хочет брони,
Богиня строгая: ей нужен пьедестал.