О. А. Добиаш-Рождественская в годы учения (Воспоминания учителя)

Это было давно (начало сентября 1896 г.). Я был профессором С.-Петербургских высших женских курсов, преподавал средневековую историю. Только что кончилась первая лекция для 2-го курса (я обычно начинал с общих вопросов о науке и об истории и значении науки в жизни, в частности в образовании женщины). Я просил обычно, чтобы желающие углубленно заниматься средневекового историею остались после лекции в аудитории побеседовать о постановке занятий (практических, семинарских, добровольных).

Когда разошлась очень многочисленная аудитория и я вернулся в нее, я увидел группу девушек, человек тридцать. Я разъяснил им, как хотел бы ставить занятия. Весь курс должен был быть посвящен генезису и эволюции феодализма, а практические занятия предполагалось посвящать анализу его главных элементов с историографической и с источниковедческой точек зрения. Надо было еще подвести отношение к отмеченным вехам. Рассказав свой план, я просил собравшихся согласоваться об их интересах и желаниях и распределить задачи.

Одна студентка рассказала, что у них образовалась группа, и обещала к следующей беседе указать, какие подберутся очередные докладчицы. В ней чувствовалась серьезность и деловитость, готовность к труду и вместе внутреннее воодушевление и взволнованная, застенчивая скрытность.

Это была моя первая встреча с О. А. Она оказалась настоящей душою занятий, и с этого момента начались наше знакомство, отношения, духовная связь, которая, быстро укрепляясь, непрерывно продолжалась до последнего года (45-летний период). И я могу назвать ее если не самою значительною среди моих учеников (первенство трудно сосчитать), то одною из превосходнейших среди них.

Хочу вспомнить с почитанием, любовью и благодарностью о ней, какою она была в годы ее учения. Тогда уже определялись основные свойства ее личности. Пусть ученики и ученицы вспомнят дальше, каким она была учителем, а те, которые из них сами пошли в науку, покажут, какою она стала как ученая.

О. А. (второкурснице) было тогда 22 года. Она родилась в Харькове в 1874 г. Что принесла она с собою (в себе) на курсы в своем духовном мире из семьи, из прожитого детства, ранней юности, из общего образования? Родители ее были по происхождению чехи, но они очень сблизились с Россией. О. А. признавала себя русскою, но к земле отцов сохранила любовное отношение. Отец, Антон Вячеславович, вышел из скромной провинциальной чешской семьи и вырос как серьезный труженик в области науки – филолог-классик. Обстоятельства жизни свели его с Россией. Он был приглашен в Россию преподавателем древних языков (толстовская классическая школа), но явился к нам не готовым на покорность всяким требованиям начальства карьеристом, а преданным делу и привязавшимся к новой родине работником просвещения. Он был строгим по складу, но полным доброты семьянином и добросовестным, чистым деятелем. Он недолго оставался учителем в Харькове; в 1875 г. его назначили профессором Нежинского историко-филологического института.

Здесь и протекли первые двадцать лет жизни О. А., и они прошли не напрасно в истории образования ее личности, напротив, они дали немало для развития в ней основ умственных интересов и свойств характера.

Они жили в самом помещении института (Безбородкинский ампирный дворец, окруженный великолепным парком). Украинская природа была одною из первых воспитательниц О. А. (тонкое природолюбие).

Семья: мать –добрая, веселая, воздержанная, тоже скромного происхождения, смягчавшая суровость отца, старшая сестра – умная, остроумная, добрая.

Институт – все же культурное гнездо (профессора и студенты). Гимназия.

В семье трудовой склад и полное отсутствие мещанских и чиновничьих черт. Действительный идеализм ближайшей обстановки. Если хотите – романтический полет, но не мечтательный, а именно трудовой – учиться развивать сознание, чтобы жить духовно, приносить пользу людям. Ее романтизм не мешал развитию реализма.

Музыкальные интересы в семье.

О. А. росла близко к миру природы (понимая и любя его). В малом городе можно было почти непосредственно наблюдать и за народною жизнью; живя в семье, в которой отец убежденно занимался наукой, в обществе профессоров, близко к такому серьезному умственному центру, как Киев, О. А. могла легко загореться научной страстью и самостоятельно начать изучать родную русскую культуру в развитии ее истории, литературы, художественной народной поэзии, верований и т. д. (библиотека). В этом смысле О. А. явилась в высшую школу с глубоко и плодотворно пройденным детством н юностью, со знаниями, начитанностью (редкою) и с высокими потребностями двигаться вперед. Это была не только широко проснувшаяся к познанию и творчеству редкая индивидуальность, но и уже приобретшая духовный закал, высоко способная к самостоятельному, просвещающему себя и других делу.

Момент, переживавшийся тогда Россиею, был тяжелый: только что окончилось реакционное царствование Александра III, и уже успели обмануть все надежды на изменение курса в новое царствование. Атмосфера в высшей школе была тяжелая, легко раскаляющаяся, в частности и ВЖК. (Временное закрытие (с 1889 г.). Стеснение приема числом. Обязательный интернат. Политическое наблюдение.) Но все же Петербургские ВЖК были оригинальным учреждением, где легче дышалось и можно было работать на большем просторе. Как они возникли и как управлялись? Созданы прогрессивным обществом и самими учащимися. Профессора и слушательницы и их отношения.

О. А. первоначально решила сосредоточиться специально на русской истории и первый свой студенческий год провела в занятиях нашею родною стариною (древняя русская община и родовой быт у Середонина и Платонова. Труды В. Г. Васильевского). Но со 2-го курса она сосредоточилась на средневековой истории и потом на всю ученую свою жизнь стала медиевисткой и работала ряд лет у меня.

Если я имею право сказать, что хоть каплею в этом смысле помог ей двигаться на первых порах по этому пути, и могу в самом деле назвать ее своею ученицею, то это для меня большая радость и удовлетворение. Думаю, что такое право у меня есть. Я чувствую, что внутреннее созвучие в интересах, вкусах, понятиях и идеалах в области средневековой истории у нас было. Это и соединило нас на много лет в совместной исторической работе.

И общение учителя с ученицей превратилось впоследствии в солидарное сотрудничество по преподаванию средней истории, в выросшую на идейной почве тесную дружбу.

Обстановка наших семинариев. Всегда по вечерам в особой аудитории (кабинет образован уже спустя, после 1905 г.) без звонков и сроков, иногда часа три и больше.

О. А. сплотила около наших занятий отличную группу товарищей. Какие тогда я читал курсы? Различные, из года в год меняющиеся. Темы наших семинариев согласовывались с содержанием курсов предшествующего года. Группа держалась несколько лет, пополняясь новыми хорошими сочленами при сохраняющемся участии в центре, в зерне тех же лиц. Темы их очень разнообразные: римский колонат, варварская Европа в изображении римских писателей, ее историография и законодательство, зарождение и расцвет феодализма, движение городов от римских прецедентов до развитых немецких республик, французских и итальянских коммун, крупные явления духовной культуры средних веков от бл. Августина и Боэция до Франциска Ассизского и Данте и т. д.– давали сюжеты наших работ.

О. А. всегда в центре. Она одна из первых стала подходить к истории благодаря знанию латыни и других к этому подвигала. Она по-настоящему приобрела понимание (скорее ощущение) процесса средневекового развития, изумительно реально воспринимала его конкретное (неповторимое) своеобразие.

Меня самого увлекали эти занятия. Они отвлекали от собственной исторической работы, но я вносил в свои семинарии тот же исследовательский дух и приемы, какие прилагал к собственным трудам, и не раскаиваюсь, что отдал вдохновение и труд в такую организованную помощь другим, и вспоминаю об этих годах ученой молодости своей и зрелости с великою радостью.

О. А. (и ее ближайшие друзья) выполняли в занятиях инициативную координирующую и воодушевляющую роль. Могу сказать по совести, что общение с О. А. в работе меня самого во многом окрыляло и многому учило (это так!)

Из этих семинарских работ выросла идея и начала разрабатываться тема «Начала Парижского университета», которую она уже замышляла как сюжет для своей будущей магистерской диссертации.

Надобно оттенить еще одну сторону, очень важную и характерную, в фигуре О. А. во время студенчества. В те годы среди учащихся различались три категории: пассивная масса, научно-образовательно трудящееся большинство (культурники) и радикалы (в те годы народники и марксисты, будущие эсеры и асдеки).

Какова была О. А.? Она была политически беспартийная, но оказалась деятельной общественницею, принимающей идею революционного долга (прежде всего в защите студенческих интересов). Забастовочное движение студенчества, правительство, радикальное студенчество, профессура. Позиция О. А. Беспорядки 1899 г. и репрессии против студентов и профессоров.

О. А. не удалось [остаться при курсах]. Потом началась полоса ее преподавания в средней школе (блестящая, но я сказать о ней не могу). Союз учителей. Наши итальянские экскурсии (восприятие материальных следов старины).

Новое пребывание на курсах и заграничная командировка. В последние, переходные годы от ученья к жизни О. А. пережила, думаю, много недоумений и колебаний: специально при обдумывании своего научного будущего.

О. А. – преподавательница курсов. Совет профессоров единогласно хочет ее командировать за границу. Это для всех начинающих ученых высочайший момент в процессе учения. Но и ответственность большая. У О. А. сомнения в себе. Она хочет скромно и тесно поставить свою задачу: взять маленькую тему, замкнуться в малом немецком городе и работать. У нас с нею было непрекращающееся, прямо ежедневное общение. Я развивал ей совсем другой план: Париж, продолжение работы над происхождением университета. Стать под руководство лучших профессоров (Г. Моно, А. Люшера, Ш. Ланглуа). Стать историком романского средневековья. Я сам шел по такому пути, и для нее пригодились уроки моего опыта. Удалось убедить ее в правильности такой точки зрения.

О. А. поехала в 1908 г. в Париж. Она была уже замужем, ехала вместе с мужем. Пробыла три года, опасно хворая. По произвела огромную работу над своим общенаучным и специально эрудитным образованием.

Ланглуа – его ученая физиономия и научная школа. Отношение к ученикам (ориентировка на лучших). Высота и строгость метода и требований. Отверг Парижский университет и сосредоточил О. А. на изучении средневекового церковного общества, которым занимался с учениками.

Ecole des Hautes Etudes и Ecole des Chartes. Диссертация «La vie paroissiale en France au XIII siecle». Докторская защита. Основа школы по палеографии и дипломатике. Широкое раскрытие научных интересов. Изучение истории Парижа. Огромное положительное использование командировки.

Возвращение О. А. в Петербург (1911 г.). Расцвет ее научно-исследовательской и профессорской деятельности. Я уже не буду дальше следить за развитием духовной личности О. А., передавая это дело ее ученикам.

Влияние Ланглуа и парижской школы на обработку таланта О. А. в научных занятиях п ученую физиономию в дальнейшей постройке слоев ее развития.

Ее две русские диссертации:

1) «Церковное общество Франции» (1914)–воплощение парижских влияний (по н сохранение независимости).
2) «Культ св. Михаила в романском средневековье» (1917) – возвращение к интересам, вкусам и постановкам петербургского периода с сохранением приобретенных в Париже знаний и методических навыков. Это – лучшее ее сочинение.

Стремление к глубокой работе широких социально- и духовно-культурных синтезов.

Не претендую на то, что такие идеи, вкусы и подходы вложены мною в научную личность О. А., но радуюсь, ибо чувствую, что между нами образовалась тогда как плод непрерывного общения с нею в годы ее учения и отчасти ее странствий (Lehr-und Wanderjahre) некоторая общность в научном миросозерцании.

Думаю, что в дальнейшие годы О. А. проявляла большую чуткость к восприятию новых выступивших направлений, но в ней оставался живым и действенным стержень самостоятельно и свободно развивающихся исторических идей.

Процесс продолжающегося до гробовой доски развития крупного таланта ученого и мыслителя, прислушивающегося к новым потребностям и готового им силами своими искренно служить.

Если я признаю за собою право назвать О. А. своею ученицею (она так называла меня (учителем) в посвященной мне своей прекрасной, характерной для нее книжке «Ричард Львиное Сердце» (1925) в год 40-летия моей деятельности. Это начертано на ней! — и прибавлено собственноручно несколько добрых слов о «неисчерпаемом чувстве благодарной любви» с пожеланием хороших и долгих дней. Я-то вот исполняю ее пожелание, но она, на 15 лет меня младшая и способная еще много сделать, ушла от нас, когда я договариваю последние слова, воплощающие мой долгий научный опыт, с ослабленными творческими силами, но с нестареющей любовью к науке и ученикам), то ощущаю и обязанность признать ее превзошедшею своего первого учителя в историческом искусстве. Делаю это искренно, открыто, свободно и охотно, считая, что по правде говорил Пелагий, современник и противник бл. Августина: «Добрый учитель всегда радуется успехам хороших учеников» (bonus magister omnem spem et gaudium et gloriam solet collocare in profectu discipulorum).

Нам горестно ощущать разлуку с нею, но дорого чувствовать, что она была и жила в нашей среде, и с гордостью признавать богатую и ценную работу, которую она неутомимо совершала и плоды которой оставила нам на пользу.