Перелом. Общество готической эпохи

Любопытно отметить, с каким эмоциональным ударением в писаниях людей XII в. возвращается слово «mutatio», «перемена». Мало эпох, которые с такой силой пережили и высказали чувство перелома.

Облекая это ощущение в привычный религиозный канон и одевая его роскошью завещанных библейских образов или, иначе, привязывая его к особенно ярким впечатлениям реальных внешних эффектных перемен, они переживали в одних случаях «мутацию» как некое религиозное событие, как совершающееся: или ожидаемое «чудо» – таковы ожидания «конца мира», наступления «нового состояния», «нового царства». Иногда напряжение перемены выливалось более конкретно как ожидание и подготовление «пути за море», дороги в Сирию и Палестину, которую от XI до XIII в. массы рядовых крестоносцев проделали столько раз с растущим разочарованием в религиозной ее цели: (освобождение от власти «неверных» Гроба господня), но с возрастающим интересом к новому, неведомому миру. То был загадочный и притягательный мир Востока, в котором бросили якорь немало западных искателей приключения и наживы. Здесь западный, более всего французский, феодал основал новые сеньории и воздвиг новые замки, а западный купец – новые рынки и фактории.

«Стоит поразмыслить над тем, как в наши дни Господь обратил Запад в Восток,– говорит Фульхерий Шартрский,– кто был римлянином или франком, стал здесь галилеянином … кто жил в Реймсе или Шартре, стал гражданином Тира и Антиохии. Мы уже забыли места нашего рождения … Многие из нас приобрели здесь на наследственном праве дома и слуг, многие женились на сириянках, армянках и даже сарацинках, получивших благодать крещения. Кто держит в своем доме зятя, невестку, шурина; другой живет окруженный племянниками и внуками. Кто возделывает виноградники, кто поля. Они говорят на разных языках, но понимают друг друга. Самые различные наречия знакомы живущим здесь народам, и их сближает взаимное доверие. Лев и бык едят из одного вместилища. Чужой стал туземцем, пилигрим – оседлым. Родные и близкие постоянно приезжают к нам. Кто был беден у себя на родине, стал здесь богат. Кто имел мызу, приобрел здесь виллу. Зачем вернулся бы на Запад тот, жому так хорошо на Востоке?»

Захваченный впечатлениями этих ярких внешних или воображаемых внутренних мутаций, хроникер XII в. недостаточно отчетливо осознал и отметил те, которые совершались в самом глубоком фарватере его жизни и в отношении к которым первые были так часто производными.

Мир стал иным – как тот, который собирался под знаком креста, так и тот, что жил под знаком полумесяца. Здесь невозможно воспроизводить образ всех тех изменений, которые произошли в социальной и личной психике и в которых иссякали источники крестоносного одушевления. В Европе прошло могучее коммунальное движение. Из-за мечты найти свою долю за синими волнами Средиземного моря, у подножия Ливанских гор, вырастало решение ковать ее дома в повседневном труде и борьбе за переустройство жизни. В левантской торговле наступил новый расцвет. До первого похода только Италия и отчасти французский Юг были участниками движения. Теперь под его влиянием оживают пути, ведущие в глубину Европы. Возбуждение, охватившее Рейн, Рону с Соной, пути, ведущие по этой водной артерии к Сене и дальше к Фландрии, морю и Англии, связано – отчасти прямо, отчасти косвенно – с крестоносным движением, но не ликвидировано с его замиранием.

Конец XII в. видел утрату Иерусалима, но он оставит Европу в живом, полном надежд движении. Внимательнее присматривается к прежнему своему неприятелю христианский гость Сирии, как, впрочем, давно уже присматривался он к нему в Испании и Сицилии. Не только хлопок и сахар Палестины, перец и черное дерево Египта, самоцветные камни и пряности Индии ищет и ценит он у своего иноверного соседа. Он начинает разбираться в том культурном наследстве великого античного Востока, которого хранителем и передатчиком стал сарацин. Открывающийся мир не мог не ослепить своими красками, не подчинить своему обаянию мысль, пробужденную к восприятию необычайными потрясениями совершившегося. Это обаяние неизбежно должно было постепенно смягчать остроту столкновения двух культур. Оно мирило вчерашних врагов. Все шире становится в западном обществе спрос на арабские географические карты, учебники алгебры и астрономии, глубже понимание красоты арабского зодчества, очарование арабской сказки и смысла «арабского» Аристотеля.

Чрезвычайно выразителен для изменившегося строя общественной психики внезапный расцвет диалектического метода, возвестивший решительный поворот в неподвижном мире школьной науки («схоластики»). Метод, с головокружительным успехом применявшийся Абеляром и получивший от него имя «Да и Нет», чаровал возбужденные умы свободною смелостью, с какой он призывал современное ему поколение подойти к каждой вещи одновременно с различных сторон, даже с противоположных точек зрения. Известно восклицание одного из этих опасных мастеров диалектики, только что прославившего Христа при помощи нескольких десятков аргументов: «О Иисус! Если бы я, обратно, захотел посрамить тебя, я нашел бы еще более сильные доводы».

Средневековая «исповедь горячего сердца» – соблазнительная способность «созерцать две бездны» – прошла насквозь тогдашнее отношение к мысли и к жизни. Недаром ее инициатора окрестили «Новым Голиафом», недаром дали ему грозное имя «Люцифера – самой яркой звезды, восставшей против своего творца». Он был первым блестящим носителем мятежного духа, который найдет свое яркое выражение и, может быть, более всего–в средневековом искусстве.

Дитя новых экономических отношений, носитель иной психики – новый класс подымается на поверхности жизни. Городская буржуазия, гордая сознанием совершенной ею революции и упоением недавно завоеванной власти, полная жажды деятельности, стремится дать ей опору науки, а жизни своей – славу и веселье искусства. Выдвигая из своей среды новых артистов, она дает художественному труду задание, новое по содержанию, технике и форме.

Остережемся от упрощения процесса. Властным деятелем и творцом школы является и в эту эпоху клир, господствующими науками в ней остаются богословие и каноническое право, важнейшим созданием зодчества и ваяния эпохи, захватившим более всего сил и средств, по-прежнему еще будет храм. Самыми богатыми заказчиками художественных вещей остаются короли, принцы и епископы. Но влияние изменившихся запросов городской, глубоко мирской в своей основе среды – давление вкусов городского заказчика и методов цехового ремесла – скажется не только в некоторых основных явлениях – таких фактах, что Рядом с теологией с небывалой силой расцветает изучение «физики» и «математики», астрономии и картографии, мирской литературы и мирского права, что из городского общества вербуются все врачи и легисты; она скажется не только в том, что лицом к лицу с храмом на площади убранные всей роскошью искусства вырастают коммунальный дворец (ратуша, Hotel de ville), магазины, городские больницы и воспитательные дома, что с растущим увлечением художественной иллюстрацией украшаются романы и поэмы, медицинские учебники и мирские энциклопедии. Не менее всех этих новых тем характерно изменение в трактовке старых: характерно то, что само центральное артистическое произведение городской эпохи – сам «готический собор» от фундамента до увенчаний башен отразил новую жизнь общества. В более внимательном анализе готического искусства в разных его проявлениях вскроются эти характерные новые черты.

При единстве и своеобразной гармонии целого расчлененность, «развязанность» усилий, из которых слагается это целое; их освобождение, открытие простора инициативе отдельных членов творчески-трудового коллектива.

Как результат – абсолютно огромная творческая мощь, изумительное разнообразие и богатство художественного труда.

В этом разнообразии большая смелость исканий по направлениям противоположным: «мятежный дух», глубокое проникновение искусства диалектической мыслью, характерной для мироощущения эпохи: художественное «Да и Нет».

Наконец, более полный, чем в какой-либо иной период, синтез различных искусств и различных сторон социальной жизни, втянутых в процесс творчества.

Немного зданий городской эпохи от фундамента до увенчания башни построены в одном стиле. Величайшие готические сооружения имеют романские основания, базы отдельных колонн, целые романские порталы и даже хоры. Создавшись и оформившись в Северо-Восточной Франции, новый стиль прежде всего завоевывает бассейн Сены и Луары. Строительная горячка охватывает один за другим центры так называемого Иль-де-Франса, чтобы затем продвигаться на север в Нормандии, где разлив нового зодчества встречен местными аналогичными исканиями. Вскоре они перекидываются за Рейн, подчиняют Германию, скандинавский Север и Англию. И только в Италии готика осталась чем-то чуждым. Во всяком случае, в стране классических традиций и жизнерадостно-чувственных настроений она получила толкование своеобразное и период ее цветения был коротким.

Читайте также:

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *