«Образцовый городок»
Какой бы небольшой ни была площадь, занимаемая Женевой, очевидно, что этот недостаток с лихвой компенсируется расположением города. В самом начале он занимал верхушку невысокого холма, но зато этот холм возвышался над местом слияния Лемана и Роны. Вплоть до XIX в. водный транспорт оставался, бесспорно, наименее утомительным, самым быстрым и потому предпочтительным способом передвижения. Женева получала выгоду от навигации по озеру и в меньшей степени по реке Роне (к сожалению, корабли могли доходить лишь до Сейселя). Чтобы сделать свое удачное местоположение еще более благоприятным, город принялся за сооружение моста. Этот мост, известный парадоксальным образом благодаря тому, что его разрушил Юлий Цезарь придал городу значение важного перевалочного пункта, до той поры не столь ощутимое. «По крайней мере начиная с I тысячелетия до н. э. Женева пользовалась преимуществами своего географического положения. Уже тогда существовали экономические обмены между дальними регионами. Долина Роны представляла собой один из главных путей передвижения товаров и людей, а Женева располагалась на важном отрезке этого пути, который соединял Северную Европу со Средиземноморьем. В восточном и западном направлении Альпы были пересечены перевалами, которые вели к Италии. Следует особо отметить Большой и Малый Сен-Бернар с их маршрутами по направлению к Женеве».
Развитие города зависело от количества земли, расположенной между горным кольцом и озером Леман и сдерживалось действием этого фактора. И все же именно благодаря соседству с озером город приобрел важное «стратегическое» значение, которое способствовало росту его авторитета.
Женева, терпеливым трудом преобразованная в обязательный для путников перевалочный пункт благодаря строительству моста и порта, закономерно должна была заняться торговлей. Уже во времена Римской империи коммерция приносила городу немало пользы, но только в XI в., когда наступил конец нашествиям и «темным временам», начался расцвет торговли. С этого времени рынки, которые до тех пор служили почти исключительно для обмена товаров местного или, в лучшем случае, регионального производства, привлекали внимание торговцев, коммерсантов и деловых людей из других стран. В Женеву приезжало большое число итальянцев – в ту эпоху непревзойденных мастеров в области коммерции – и благодаря их присутствию город впервые расцвел в экономическом отношении. В то время как остальная часть Европы остро переживала экономический спад, XIV и начало XV в. стали для города периодом интенсивных международных обменов. Четыре раза в год дней на десять здесь собирались представители Ломбардии, Венеции, Германии, Франции, Швейцарии, Нидерландов, чтобы предложить свои самые разнообразные товары: «сырье, в особенности металлы и непереработанную шерсть; фабричные изделия, среди которых первое место занимали ткани (обычные и изысканные), меха и оружие. Здесь также были представлены продукты питания: одно время Женева являлась центром перевозки драгоценных пряностей».
Но последние десятилетия XV в. были окрашены прощальными отблесками былого процветания. Женевский рынок испытывал конкуренцию со стороны лионских ярмарок, начало которым было положено в 1462 г. с целью ослабить роль кантона. Кроме того, городская торговля страдала от изменений более общего и глубокого порядка: смещались сухопутные пути передвижения, купцы предпочитали оседлый образ жизни, централизованные государства распадались, тем самым снижая значение международных центров.
Конечно же, коммерческая деятельность в Женеве продолжалась: в XVI и XVIII вв. город вновь играл роль одного из главных международных рынков благодаря наплыву беженцев. Таким же образом в XIX и XX вв. Женеве удалось возродить с помощью «зон» интенсивную региональную торговлю. Но все же никогда уже коммерция не смогла придать местным рынкам такой блеск и размах, которые впервые в истории Женевы создали ей репутацию города международного значения.
На женевские рынки прибывали не только купцы и товары из экзотических стран, с ними вместе сюда стекались и деньги. Благодаря своему статусу важного торгового пункта город постепенно завоевывал репутацию и финансового центра. Сложные операции взаимообмена вначале происходили только во время ярмарок, но вскоре появилась необходимость в других операциях – постоянных. Первыми «банкирами» Женевы становились по преимуществу итальянцы. Однако их конкуренты из числа местных жителей, проявивших незаурядные способности по части обращения с деньгами, не заставили себя долго ждать. Разумеется, упадок торговли нанес существенный урон этой процветающей ветви экономики. Тем не менее (возможно, это следовало бы объяснить взаимодействием ряда факторов: «веберовскими» последствиями Реформации и последовавшим за ней наплывом эмигрантов) финансовое дело в Женеве вновь возродилось. Банковское искусство женевцев, которому раздавали похвалы Вольтер и Руссо, над которым посмеивался Шуазель, говоря: «Если вы видите, что женевец выпрыгивает из окна… следуйте за ним, не раздумывая; десять шансов из ста, что вы выиграете», – это искусство было признано повсюду. Об этом говорит и запоздалый «призыв о помощи» Людовика XVI к Неккеру…
В XIX в., после неблагоприятного для такого рода деятельности революционного периода, а затем наполеоновского правления, появляется большое количество частных банков, самым известным из которых стал банк Жана Габриэля Эйнара. В конце прошлого–начале нынешнего века финансисты кантона ощущали ожесточенную конкуренцию со стороны швейцарских банков, которые все шире распространяли свою деятельность, но эти неприятности носили преходящий характер. Таким образом несмотря на ряд трудностей и перемен, Женева по-прежнему оставалась, как об этом еще недавно возвещали рекламные панно в аэропорту Куантрена, «The city of private bankers».
«Протестантский дух» и приезд ловких итальянцев, очевидно, в значительной степени способствовали финансовому взлету Женевы, но тут не следует забывать и о той роли, которую играла в этом процессе женевская промышленность. Бедность женевской земли, относительно низкий уровень покупательского спроса вынуждали женевских предпринимателей заниматься производством редких, дорогих и легких изделий, т. е. предметов роскоши. Еще в те времена, когда торговля была на подъеме, жители города переняли у своих гостей навыки целого ряда «первоклассных» ремесел. Женевцы, первоначально производившие товары только для регионального потребления, очень скоро приобрели европейскую репутацию в ювелирных делах. Реформация положила конец этому роду деятельности, так как запретила украшать культовые места, и ввела строгие ограничения на использование дорогостоящих нарядов частными лицами.
Однако новая вера способствовала распространению чтения, и Женева стала городом многочисленных типографий. Благодаря этой отрасли производства, выпускавшей в основном Библию, молитвенники и наставления, в дальние края проникал двойственный образ города, на который смотрели и как на важный экономический центр, и как на духовную столицу. Блеск этой особого рода деятельности несколько потускнел лишь тогда, когда его затмили еще более яркие лучи славы другого производства. На протяжении всего XVII в. город занимался выпуском роскошного текстиля: шелков, басонных изделий, позолоченных тканей. Сама республика жила по аскетическим законам, требовавшим скромности в одежде, поэтому здесь произведенная продукция не находила спроса: Женева отправляла богатые ткани и ленты ко всем европейским дворам и довольно быстро приобрела солидную репутацию, сохранявшуюся вплоть до революции 1789 г. Столетие спустя город начал производить предметы роскоши совсем другого рода: он специализировался на выпуске точных инструментов, а «Женевское общество физических приборов» продавало свои аппараты, ставшие известными во всем мире.
Несмотря на престижность книгопечатания, на производство роскошного текстиля и хитроумных механических приборов, все это стало отходить на второй план после того, как получила развитие такая непревзойденная отрасль женевской индустрии, как изготовление часов. Начиная еще с 1554 г. в Женеву приезжало немалое число часовых дел мастеров – это были гугеноты, изгнанные из Франции. Они сразу же вступали в сотрудничество с прославленными местными ювелирами, которые были обречены на бездействие Реформацией и которые отныне стали заниматься изготовлением корпусов для часовых механизмов. С окончанием религиозных войн и Тридцатилетней войны появился обширный рынок сбыта для нового вида товаров. Часовое производство в узком смысле слова соединялось с искусством ювелиров и художников по эмали. Все это обозначается термином «Fabrique». Такого рода экономическая специализация отлично подходила к условиям Женевы: ценность часов во многом определялась искусным и высококвалифицированным трудом, который требовался для их изготовления. Нет поэтому ничего удивительного в том, что именно эта отрасль – если не считать годы наполеоновских эпопей, когда не было подходящих условий для экспорта предметов роскоши, – являлась главной в промышленности Женевы вплоть до конца XIX в. Только к 80-м годам прошлого столетия женевское часовое производство пошло на убыль из-за конкуренции со стороны более дешевых американских механических часов, наводнивших европейский рынок.
Кратко обобщая, можно сказать, что особенности географического положения Женевы не столь уж мешали ее развитию. Наоборот, то обстоятельство, что через этот город проходили важные европейские пути сообщения, частично способствовало его блеску. Приходится признать, что почти любое «женевское мастерство» имеет иностранное происхождение. Если успех ярмарок естественным образом был вызван приездом многочисленных зарубежных гостей, то импульсы, придававшие новую жизнь порой совсем уже угасавшей экономике города, исходили от иммигрантов.
Во все времена Женева принимала людей самого разного происхождения, которых привлекали богатство города или открывавшиеся здесь возможности. Они приезжали неравномерными волнами, и в результате накануне первой мировой войны иностранцы составили половину жителей города. Самые мощные волны иммиграции, имевшие наибольшее влияние на развитие женевской экономики, пришлись на XVI в. и конец XVII в. Это были протестанты, изгнанные из Италии и Франции после Варфоломеевской ночи и отмены Нантского эдикта. Протестанты прибыли как раз вовремя; они помогли городу развернуть индустрию предметов роскоши, которая составляла славу Женевы вплоть до начала XX в. Спасительный приток итальянцев и французов подтверждает тот факт, что Женева обязана своей экономической репутацией главным образом талантливости иностранцев. Кроме того, именно престиж этого города привлекал к нему жителей различных стран. Только в XVI и XVII BB., B отличие от других времен, речь шла для беженцев не о промышленном, а о религиозном значении Женевы.
Начиная с XVI в. некоторые из немецких купцов распространяли в Женеве реформаторское учение. Вскоре на помощь им пришли проповедники из Франции. Один из реформаторов, Гийом Фарель, был прислан из Берна, мощного швейцарского союзника Женевы. Этот человек способствовал организации в городе первой публичной проповеди, которая состоялась в 1533 г. В тот же год большая часть людей из высших сословий приняла новое вероисповедание. Как и у большинства других богатых торговых городов, у Женевы было немало причин принять Реформацию.
Протестантизм – это религия строгости, которая осуждает чрезмерное обогащение церковных институтов, отстаивая рациональные (почему бы не сказать – капиталистические?) принципы использования материальных благ. И вот 21 мая 1536 г. народ Женевы заявляет о своей решимости, начиная с этого дня, жить «в соответствии со святым евангельским законом и словом Божиим, в союзе и преклонении перед правосудием отказаться от месс, идолов и всяких других папских крайностей». А уже в июле в Женеве появляется молодой выходец из Пикардии Жан Кальвин.
Не занимая никакого политического поста, автор «Христианского закона» реконструировал государство на новых, теократических, основаниях. Деятельность Кальвина не ограничилась крепостными стенами Женевы. Его доктрина, по достоинству оцененная, вскоре распространилась по всей Европе, так что имя проповедника и название сотворенного им города слились воедино в восхищенном восприятии последователей. Благодаря французам, подвергавшимся конкуренции со стороны представителей многих других наций, Женева превратилась в «протестантский Рим»: она способствовала распространению новой веры через своих священников и посредством многочисленных публикаций, которые наводнили реформированную Европу.
На протяжении XVII в. догмы Кальвина приобретали все большее влияние, принимая форму закона. В XVIII в. пасторы резко протестовали против чрезмерной строгости этого учения. Однако они были не в состоянии преодолеть узкие рамки рационализма и слишком акцентировали внимание – в ущерб божественному началу – на способности человека самому добиться спасения. Несмотря на столь резкий поворот, город сохранил свою «духовную ауру», и это побудило Наполеона на переломе к XIX в. сохранить религиозную организацию, присущую только Женеве.
Тем не менее, в скором времени создалась угроза международной репутации женевского протестантизма из-за натиска внутренних проблем: влияние пасторов на политику уменьшалось со времени присоединения католических земель к старой, исключительно протестантской, территории: официальной церкви противостояло движение обновления, которое, следуя духу романтизма, выступало за более прочувствованную веру. Таким образом, учение дробилось на несколько течений, и религия, которая пропитывала «нацию» и государственное устройство Женевы, с каждым днем теряла значимость. В 1907 г. произошло давно уже неизбежное отделение церкви от государства, но былая слава Женевы не сошла на нет: в городе размещают свои штаб-квартиры многочисленные международные протестантские организации. И хотя во второй половине XIX и на всем протяжении XX в. здесь доминирует католическое население, все же создание женевской католической епархии представляется невозможным.
Какими бы важными ни были религиозные и экономические причины, побудившие Женеву принять Реформацию, следует упомянуть также о причине сугубо политического характера. В городе сформировалась группа буржуа, которые сумели составить приличный капитал благодаря сенсационному расцвету ярмарок и мечтали о частичном завоевании политической власти. Начиная с 1309 г. этой «общине» удалось внедрить своих представителей в городскую администрацию, и на всем протяжении XIV в. значение группы непрерывно возрастало. «Хартия вольностей», дарованная в 1387 г. епископом Адемаром Фабри, закрепляла права объединившихся буржуа. «Отныне, даже в том случае, если Женева останется с юридической стороны княжеством, управляемым епископом, реальное господство в городе будет осуществляться общиной. Епископы дают клятвенное обещание соблюдать все дарованные вольности; что же касается общины, то она не обязана давать клятву кому бы то ни было».
Таким образом, власть в Женеве перешла к народу, что было общим явлением для многих торговых городов Европы. Однако в данном случае следует сказать о двух особенностях. С одной стороны, организация по принципу общины позволяла Генеральному совету, т. е. собранию как буржуа, так и простых жителей, выбирать синдиков и зачастую высказывать свое мнение; с другой стороны, такого рода тип администрирования, опирающийся на народную основу, становился все более и более влиятельным. Следовательно, женевскую «реформацию» можно также понять как революцию, осуществленную благодаря духовным мотивам: разве переход к протестантизму не представлял для буржуа нежданный повод освободиться от опеки со стороны епископа? С момента провозглашения Реформации, т. е. во многом с момента провозглашения политической независимости, Женева попала под защиту аристократического Берна, который побуждал ее к тому, чтобы сделать свою общинную систему менее демократичной. Небольшая республика превращалась в олигархию, а в то же время формировался стойкий миф о том, что она может служить примером демократического и свободного государства. Этот образ, все менее и менее соответствовавший действительности, распространялся и еще более возвышался благодаря усилиям талантливейших авторов (Руссо, Даламбер).
Так сформировался политический идеал равенства и справедливости, который (наряду с религией протестантизма) представляет вторую сторону женевской самобытности. Растущий разрыв между мифом и отношением правительства лежал в основе всех тех бед, которые обрушились на город в XVIII в. Этим же объясняется, почему с такой легкостью народ воспринял французские революционные тезисы. После краха Наполеона аристократическое правительство Женевы, пришедшее к власти в 1814 г., без тени сомнения взяло на вооружение демократические доводы. Ради соблюдения политической преемственности это правительство повелело, чтобы женевцы превратились в швейцарцев. При этом консервативная Гельвеция была представлена как родина Вильгельма Телля. Во имя того же «античного» эгалитаристского идеала радикал Жан Жакоб Фази взял власть в 1846 г., тем самым способствуя закреплению победы прогрессивной идеологии в Швейцарии. Страна, которая также пользовалась лестной политической репутацией, как и Женева, не затмила этот город даже после того, как он стал ее частью. Напротив, Женева полагала, что может, благодаря своей исторически особой роли, играть роль лидера демократии, в том числе и в рамках Конфедерации, хотя другие швейцарцы придерживались на этот счет своего мнения.
Завидное представление о политическом образе Женевы, прославленном и возвышенном благодаря усилиям замечательных писателей, привлекало сюда большое число иностранцев. Гостеприимство маленького городка, уже не раз служившего убежищем для религиозных инакомыслящих, приобрело отчетливый политический характер. После каждого европейского потрясения сюда прибывал новый поток эмигрантов, ослепленных сиянием демократической ауры, в лучах которой как бы купалась республика. Так, после 1830 и 1848 гг. здесь появились итальянцы, французы и немцы, а во второй половине XIX в. – русские. Открытие дверей Женевского университета для женщин способствовало тому, что сюда приезжали за знаниями юные жительницы Москвы и Петербурга. Вскоре стало ясно, что прилежно занимавшиеся медициной или химией молодые студентки, равно как и сопровождавшие их товарищи, не только проявили блестящие способности к наукам, но и наделали немало шума из-за другого рода деятельности. Свое пребывание в Швейцарии они рассматривали как подготовительный этап к неотвратимым и крупным изменениям, которые должны были произойти на родине. В самом деле, начиная с Герцена, Женева давала приют «русским популистам и социалистам, среди которых самым знаменитым был Ленин, живший здесь в 1903–1904 и в 1907–1908 гг.».
Хотя Женева и смирялась с присутствием политических изгнанников как с неизбежным следствием взятой на себя славной роли глашатая демократии, но зачастую эта функция представлялась ей неприятной и неблагодарной. Дело не только в том, что эмигранты чаще всего не имели денег и беспокойно вели себя, но и в том, что из-за их действий кантону приходилось выслушивать многочисленные внушения со стороны Конфедерации. Так что если прием политических беженцев и позволил Женеве получить некоторую международную значимость, то она не выходила за рамки ранее приобретенного и плохо согласовывалась с блестящей репутацией открытого города. Поэтому, видимо, не случайно Женева превратилась в центр различного рода международных инициатив всего лишь через несколько лет после присоединения к Швейцарии.
Будучи «демократией образцового типа», Женева, при посредничестве своих банкиров, поспешила на помощь «образцу всех демократий» – Греции. Благодаря европейскому течению филэллинизма, зародившегося в городе Кальвина примерно в 1825 г., слава Женевы перешла далеко за границы Швейцарии. То же самое произошло в 1846 г., когда местный житель Дюнан предложил создать организацию «Красный Крест», естественно, расположив ее штаб-квартиру в своем городе. Начиная с этого момента судьба Женевы была надолго определена. Здесь одна за другой обосновываются многие международные организации, которые распространяют по всему миру соответствующее представление о городе Руссо: Международное бюро труда, Лига наций, Всемирная организация здравоохранения, Европейская организация ядерных исследований и др. В конце концов Женева (и мы это наблюдаем сегодня) выступает в политическом плане как совершенно особый интернациональный город.
Эта отличительная черта привлекала на территорию кантона немало иностранцев, а они, в свою очередь, своим присутствием поддерживали и еще более усиливали сложившийся образ.
Интернациональный характер, возможно, представляет в настоящее время наиболее ярко выраженную особенность Женевы, которая играет роль лейтмотива деятельности города в самых разных областях. Разве не иностранному влиянию Женева обязана своей экономической (как торговой, так и промышленной) репутацией? И разве Кальвин не был французом? Да и что бы стало с женевской «демократией», если бы она не имела такой мощной подпитки извне? Наконец, что бы представляли собой международные организации без внешней поддержки? Определение «интернациональная» действительно показывает, в какой мере Женева сумела распространить свое влияние и до сих пор его распространяет.
